Книга Поле зрения, страница 36 – Тэйлор Адамс

Однажды, сидя у тлеющих углей костра на побережье, подвыпившая Эль спросила, помнит ли Джеймс самоубийство отца. Разумеется, он солгал, ответив, что в это время крепко спал. И заметил в ее глазах искорку безмолвной боли – словно она почувствовала нечто большее, чем было в его словах, но ничем не могла помочь, прежде чем он это не признает.

Звук выстрела наполнил кухню, загрохотали сковороды, брякнула древесно-зеленая плитка, задребезжали стекла в оконных рамах, эхо прокатилось в глубине дома, как попавший в ловушку гром. Воздух наполнился запахом влажного фейерверка. Кровь оросила потолок рядом со светильником, наполнила воздух, как угольная пыль. Привлеченный грохотом девятилетний Джеймс смотрел с порога и дрожал, стоя в носках наполовину на плитке, наполовину на запятнанном ковре. Он не понимал, должен ли подойти или оставаться на месте.

Отец еще некоторое время стоял в кухне в такой странной и неестественной позе, что, казалось, не касался пола. Будто был подвешен между плечами на крюк. Затем сел, подогнув ноги и, прислонившись спиной к посудомоечной машине, посмотрел на Джеймса единственным правым глазом. Вместо другого зиял черный туннель с одним верхним веком, белым, бескровным, болтающимся, точно оконный ставень. Никаких объяснений. Никаких слов. Вообще никаких чувств – лишь холодное безразличие. Этот зрительный контакт продолжался минуту или две, потом правый глаз заволокло молоком, и он уставился на кровь на потолке.

Джеймс стоял и смотрел до тех пор, пока не убедился, что отец умер. Уже казалось, будто это случилось, но с его губ опять срывался слабый хрип или, повинуясь судороге, скреб по плитке его ботинок. Вскоре грудь опустилась, и Джеймс тихо досчитал до ста. Отец больше не шевелился, и он ушел в гостиную и свернулся калачиком на прожженном сигаретами диване. Плакал ли он? Джеймс не мог вспомнить. То, что он испытывал, было страшнее горя. Ощущение пустоты, разоренности.

Джеймс не знал, что такое переворот и почему он так важен, но, не задумываясь, согласился бы со всем. С радостью бы посидел в компании накачивающихся пивом «антисиноптиков», болтающих с отцом и тем высоким типом о грядущей революции. Джеймс хотел, чтобы у него был отец. Любой, пусть даже самый ужасный.

– Почему вы это делаете? – спросил он у снайпера.

– Потому что имею возможность.

– Давно этим занимаетесь?

– Многие годы.

– И сколько человек… – В горло попала песчинка, и Джеймс поперхнулся. – Сколько человек убили?

– Пятьдесят семь, – ответил Тэпп. – Вместе с тобой.

Эль вздохнула.

– Не может быть, – прошептал Рой.

Джеймс молча кивнул. Невероятная история. Нельзя скрыть пятьдесят семь пропавших людей, каждого из которых видели на местной сельской дороге. Только не в наш век смартфонов и геостационарных спутников. Правоохранительные органы занялись бы этим. Наверняка расследование проводили бы и на федеральном уровне. Серийным убийствам уделяют серьезное внимание. Прибыли бы вертолеты, специальные агенты, криминальные психологи. Убийства обсуждали бы в средствах массовой информации и в Интернете. В стране хватает любителей «клубнички». Вот и родители Эль не отрывались бы от телевизора, жадно заглатывая выходящие с точностью циничных часов отрывки подготовленной для экрана документальной драмы. Журналисты придумали бы Тэппу какое-нибудь безвкусное прозвище, например, Снайпер с Тенистого спуска, или еще того хуже.

– Нет, – прошептала Эль.

– Что такое?

Глядевший на дуло револьвера незнакомец внезапно замер, словно от удара электрическим током. Что-то мелькнуло в его глазах, и от расплывшейся на лице хитрой улыбки подернулись рябью седые клочья в бороде. Такая улыбка бывает у детей, выигравших спор со взрослыми. Он посмотрел на далекую южную стену кратера и поднял левую руку с пятью растопыренными пальцами.

Джеймс сообразил, что означал данный жест, и его сердце сжалось. Пять пальцев – пять зарядов.

– Так и знал! – бросил Тэпп. – Барабан пятизарядного револьвера внешне отличается от барабана шестизарядного. Надо было прикрывать его рукой. Ты совершил большую ошибку, Джеймс.

Незнакомец подался вперед, собрал полный рот слюны и плюнул желтую массу Джеймсу в глаз. Забрал у Роя ключи, круто повернулся, подняв столб пыли, затмивший желтые лучики солнца, и сошел с дороги. Местность тянулась под уклон, растительность становилась гуще, и ему приходилось идти, высоко поднимая ноги. Сухая трава трещала под его ним, как хворост.

– Так-так, – выдохнул Тэпп. – Похоже… на поворот в сценарии.

Эль глядела в спину незнакомцу.

– Куда это он?

– Собирать револьвер. – Джеймс вытер из глаза горячую слюну.

– Тогда все кончено, – пожал плечами Рой.

Джеймс сломленно кивнул.

– Поразительно, вы трое прожили почти до ночи. – Тэпп шумно вдохнул. Его голос снова изменился, став теперь причудливо-странным. В нем послышалось любопытство, почти задушевность. – Джеймс, позволь тебя кое о чем спросить. Как ты видишь… конец сегодняшнего дня?

– Не знаю. – Джеймс снова навел дрожащей рукой револьвер на спину незнакомца, который в это время продирался сквозь кустарник. Надавил на спуск, глупо надеясь, что, возможно, все ошиблись и в барабане чудесным образом остался один нестреляный патрон.

Ударил боек. Щелк!

Эль закрыла лицо ладонями.

– Браво. – Тэпп усмехнулся. – Ну, как ты хочешь, чтобы он закончился?

– Хочу ехать с женой в Оклахому. – Джеймс разжал пальцы, и бесполезный револьвер стукнул о дорогу. – Мы оставили работу, друзей, привычное окружение. Покинули то место, потому что нам больше не нравилась жизнь. И, если честно, даже мы сами перестали нравиться друг другу. Вот и решили перезагрузиться: новый дом, новые люди – все новое. – Его глаза увлажнились. – Мечтали, чтобы у нас была полноценная семья. Надо было продолжать попытки. Не знаю, может, в другом месте нам бы больше повезло.

Эль стиснула его плечо. Джеймс не хотел, чтобы она видела, как он плачет, и отвернулся к янтарному огню заходящего солнца.

– Речь о детях? – уточнил снайпер.

– Да.

– Почему вы не могли завести детей?

– По медицинским причинам.

– Сочувствую, – вздохнул Тэпп.

– Нет, не сочувствуешь, – покачал головой Джеймс.

– Ты прав – не сочувствую. – Стрелок едва слышно сплюнул, и его голос снова трансформировался. На сей раз – как содержимое пакета с молоком сворачивается при комнатной температуре, превратился в нечто непрозрачное и кислое. – Благодарите Бога, что у вас нет детей. Иначе мне пришлось бы застрелить их последними, чтобы они видели, как умирают их мама и папа.

Джеймс прижал рацию к зубам и, ощутив отразившееся от корпуса, собственное горячее дыхание, вдруг произнес: