Онлайн книга «Невидимый город»
|
Радка теперь боялась слово молвить и только глазами спросила сестрицу: «Можно?» Та кивнула. Радка поставила корзинку, побежала вниз – ополоснуть лицо и ноги. Десси присела наземь, потом откинулась назад, засмотрелась на чуть заметно качающиеся кроны сосен. Там, наверху, гулял ветер, медленно, как старуха по ступенькам, спускаясь к земле. Ослепительно синее небо уже разрезали тонкие белые перья облаков. «Не иначе как завтра дождь будет, – подумала Десси. – Славно мы нынче успели». В закинутые за голову руки шеламки ткнулся мокрый холодный нос. Десси ойкнула, потом улыбнулась и, не оборачиваясь, прошептала: «Спасибо!» Шеламские лисы, как добрые сюзерены, следили, чтоб их ленникам не чинилось в лесу никаких неудобств. Когда Радка вернулась и плюхнулась рядом, Десси попросила ее: – И слова этого «нечисть» не говори никогда, ладно? Нет такого в лесу. Это промеж людьми грязь бывает, а в лесу по-другому. – Как это? – Ну… другое все. Десси поморщилась и досадливо помотала головой. Слов ей не хватало. * * * Когда, уже близ деревни, Десси учуяла запах дыма, она тоже промолчала. Ошиблась, конечно, нужно сразу поворачивать и под любым предлогом уводить Радку назад, в лесную глубину. Только Десси все время забывала, что живет уже не в крепости и что люди вокруг нее – слепые и омертвевшие деревенские слизняки. Хотя, если уж рассуждать до конца, так не пошла бы Радка безропотно назад – норов понятно от кого унаследовала. Словом, Десси унюхала дым, попробовала его на вкус, смекнула, что это не печь топится, а горит что-то, но смолчала. Только пошла потише, соображая, стоит ли ей сейчас показываться в деревне. И снова, как вскоре выяснилось, помедлила зря, потому что Радка, учуяв запах гари, охнула и рванула вперед со всех ног, отчаянно размахивая корзинкой и рассыпая грибы. Десси, позабыв собственные поучения, выругалась, бросилась вдогонку, повалила сестрицу на засыпанную хвоей землю, снова зажала ей рот, придавила всем весом и зашептала: – Не надо, не надо, подожди! Подожди меня здесь, я сама пойду, гляну что там. Радка мычала и норовила укусить сестрицыны пальцы. – Погоди ты! Там в самом деле может опасно быть. Ну не бузи же! – Да отцепись ты наконец! Радка все же выкрутилась из рук Десси, побежала вперед к опушке леса – и вдруг замерла. Это был не пожар. Это было пожарище. В небо вздымалось не меньше дюжины черных столбов. Дурными голосами орали очумевшие кошки. Жалобно мычала и блеяла скотина. А в клубах дыма с веселым гиканьем носились, посверкивая шлемами, всадники. * * * Радка обернулась и снова одними глазами спросила: «Что делать?» Десси указала ей на корни поваленной ели. Радка послушно скользнула в ухоронку. «Соображает все-таки что-то, спасибо Шеламу, соображает!» Десси подобрала юбку и, прячась за стволами, а где и припадая к земле, стала приближаться к деревне. Взяла чуть вправо – туда, где лес подходил к самой дороге. Скользнула в придорожную канаву и поползла на четвереньках по сухой грязи. Знала, что рискует по-глупому, но сейчас ей позарез нужно увидеть герб на щите или вымпел – хоть что-нибудь, что сказало бы, откуда взялись поджигатели. По счастью, им дела не было до леса и до канав, они сгоняли на площадь деревенский люд. И Десси увидела все, что ей хотелось. На алебардах всадников развевались тонкие темно-зеленые лоскуты. Да и вооружение Десси без труда признала и закусила губу от бессильной ярости. Родовой цвет Кельдингов. Королевские войска. * * * Радка так и сидела за елкой, зажав ладонями рот, и тихонько раскачивалась из стороны в сторону. Десси плюхнулась рядом и принялась растирать затекшие ноги. – Не бойся, – сказала она сестре. – Это наши. – Ваши? – Да нет, наши. Наши общие. Получился в своем роде шедевр – уложить все грязные ругательства, которые вертелись у нее под языком в два слова: «наши общие». Ибо Шелам не терпит ругани. Вернее, иногда принимает ее слишком близко к сердцу. И Десси вовсе не улыбалось выпустить орду ублюдков, которых она мысленно поминала, гулять по Королевству. Здесь и без того полно неприятностей. Одна беда – Радка ничего не поняла. Пришлось объяснять в том же духе: два пристойных слова вместо двадцати двух проклятий. – Это… королевские солдаты. Они… продули войну. Теперь эти… вояки отступают к столице и жгут все на своем пути. Чтобы чужане не могли здесь кормиться, понимаешь? – А наши? Отец с мамой? – Ничего с ними не случится. Сгонят в города, чего-нибудь дадут на прокормление. К осаде будут готовиться. «Славная девочка, – похвалила себя Десси мысленно, будто норовистую кобылку. – Славная девочка и совсем не кусается, правда?» Но Радка в мгновенье ока разрушила с таким трудом обретенное спокойствие. Она встала на ноги, отряхнула юбку и решительно сказала: – Десс, ты поможешь? – Это как? – Что – как? Освободишь наших? – От кого? – От солдат. У нас вольная деревня, они права не имеют дома жечь. – Умница! Ты что, головкой стукнулась? Солдаты в своем праве. Они вашей деревне еще благодеяние оказали – от чужан защитили. – Все равно, – сказала Радка, глотая слезы, и Десси вдруг явственно услышала голос Оды; та тоже всю жизнь искала справедливости, а находила один пшик. – Чужане – враги, но если эти дома жгут, так они тоже – враги. А если ты из крепости, ты должна нас защищать. – Еще чего! Знаешь, сколько те же солдаты за мою голову получат? – Если не поможешь, значит, ты тоже… – Тоже – кто? Договаривай, коли начала. – Ты ж сама сказала – в лесу нельзя. – Тьфу! Чтоб мне в другой раз грибом родиться! У грибов родичей не бывает. Ну что я сделаю, а? Как по-твоему? – Не знаю, – сказала Радка. – Ты шеламка или я, как по-твоему? Хорошо это, когда людей ровно скотину гоняют? – Нет, надо же! – Десси топнула ногой. – Вот пристала, как кобель к сучке! Ладно, пошли. Сделать ничего не сделаю, так хоть от обузы избавлюсь. Давай, поторапливайся. Солнце вдруг погасло. Все вокруг подернулось серой пеленой. С севера наползала туча – неровная, темная, будто грязная нечесаная шерсть. * * * Прошло немало времени, прежде чем он научился удерживать в памяти хотя бы несколько мгновений, стал вспоминать, хоть и ненадолго, какие-то слова, чаще простые, ничего не значащие, вроде: дерево, трава, ветер. Другие слова жглись, просто плевались болью, и его разум тут же отскакивал в сторону, вновь прятался в спасительную холодную дымку беспамятства. И вновь единственным, что он осознавал, были щекотная земля и хвоинки под подушечками лап, разноголосый хор запахов, блаженное ощущение, с которым голодный желудок расслаблялся, встречая теплые, истекающие ароматной кровью куски мяса. И даже когда однажды темной ночью память погнала его из надежного лесного укрытия на дорогу, – и тогда он сумел спрятаться внутри своей головы и знать не знал, где был, что делал и почему. Правда, иногда хитрые воспоминания приходили без всяких слов: болью, холодом, огнем. И он плакал ночь напролет, подняв морду к искрящемуся в небе поясу звезд. |