Книга Черный Леопард, Рыжий Волк, страница 67 – Марлон Джеймс

И в таком духе Уныл-О́го, наш О́го, проговорил всю ночь. И когда мы останавливались, и когда лошадей к дереву привязывали. И когда костер разводили, кашу варили, и когда звезду теряли, что на запад указывала, и когда уснуть пытались, а сон не шел, и когда прислушивались к реву львов, что вышли в ночь, и когда ждали, пока костер догорит, и когда, наконец, проваливались в нечто вроде сна, в каком он бубнил и бубнил сквозь дрему. Не скажу, то ли солнце меня разбудило, то ли голос его. Фумели спал. Биби, что лежал со мною рядом, не спал и хмурился. Голос О́го стал стихать, когда молчание съедало концы его фраз.

– Все, теперь я буду молчать, – произнес он.

– Нет уж, пожалуйста, продолжай, достойный О́го. Уныл-О́го. Твои слова западают в меня. Ты делаешь долгое путешествие коротким. Ты знаешь Найку?

Взгляд его был куда как красноречив.

– Я встретил его за день до того, как тебя встретил, – произнес Уныл-О́го.

– И он уже успел тебе про других насплетничать.

– Когда Барышник приехал ко мне, и Найка, и Нсака Не Вампи прикатили с ним вместе.

Я уставился на него и долго не отводил взгляд. Биби засмеялся и отправился в кусты поссать.

– Вот это и в самом деле ново. Что он говорит обо мне?

– Барышник?

– Нет, Найка.

– Мол, ты можешь доверить Следопыту свою жизнь, если он будет думать, что у тебя есть честь.

– Это он так сказал?

– Это неправда?

– Не мне отвечать на это.

– Почему не тебе? Я в жизни не врал, но понимаю, что вранье может иметь цель.

– И предательство? Разве есть у предательства иная цель, кроме его самого?

– Я не понимаю, про что ты.

– Выбрось из головы. Так, мертвая мысль.

– Вот этот тоже в повозке приезжал, – сказал Уныл-О́го, указывая на возвращающегося Биби.

Я обратился к нему:

– Скажи мне вот что. Твой хозяин врал нам про мальца. Правда в том, что у него никакой доли в этом ребенке нет. Но он много вкладывает в то, что доставит удовольствие Бунши. Его тревожит молчание богов, когда беспокоить его должно бы молчание всех рабов, что чинят заговор против него.

– Ха, Следопыт, я видел твое лицо. Несколько дней назад. Получил много удовольствия от этого, от твоего презрения. По-моему, ты слишком крут к благородной торговле.

– Что?

– Следопыт, или как бы там тебя ни звали. Если бы не рабы, каждый мужчина с востока был бы девственником, вступая в брак. Я однажды встретил такого, честное слово. Ему представлялось, что женщина плодит детей, суя свои груди в рот мужчине. Если бы не рабы, достойному Малакалу не осталось бы ничего, кроме фальшивого золота да дешевой соли. Я ее не оправдываю. Но я в самом деле понимаю, зачем она здесь.

– Стало быть, ты одобряешь занятия своего хозяина.

– Я одобряю деньги, какие он дает мне на прокорм моих детей. По виду твоему понимаю, что у тебя их нет ни одного. Увы, да, я пичкаю его морду финиками, потому что всю иную работу он отдает рабам.

– Он – это то, чем ты хотел бы стать? Когда мужчиной будешь?

– В отличие от сучонка, каков я сейчас? Вот еще немного правды. Если бы мой хозяин, как ты его называешь, был более туп, мне пришлось бы подстригать и орошать его влагой три раза в неделю.

– Тогда уходи.

– Уйти? Вишь, как просто. Поговори со мной об этом Леопарде. Что за человек, с такой легкостью уходит, когда захочет?

– Тот, кто не принадлежит никому.

– Или никто не принадлежит тебе.

– Никто не любит никого.

– Сукин сын, научивший тебя этому, тебя ненавидит. Так что, как выразился бы мой хозяин, говори мне правду, говори просто, говори быстро. Это ты с этим малым у меня за спиной или пятнистый?

– С чего это всякая недоношенная душонка спрашивает меня про этого недоноска?

– С того, что кошки не говорят. Другие служители Короля (замечу тебе, все они рабы) все об заклад бьются. Кто прутик, кто палка и кому срака достанется.

Я рассмеялся.

– А ты как считал? – спросил.

– Как сказать, раз уж ты тот, кого оба они на дух не переносят, говорят, что тебя оба имеют.

Я рассмеялся:

– А ты?

– У тебя походка не такая, как у человека, кого часто в зад имеют, – сказал он.

– Может быть, ты меня не знаешь.

– Я ж не сказал, что тебя не имели в зад. Я сказал, что не часто.

Я обернулся и пристально посмотрел на него. Он пристально смотрел на меня. Я рассмеялся первым. А потом мы никак не могли смех унять. Потом Фумели сказал что-то про то, чтоб лошадь сильно не подгонять, и мы с Биби оба чуть с коней не свалились.

Не считая Соголон, Биби выглядел самым старшим из нас. И уж конечно, единственный, кто до сих пор о детях заговорил. Это унесло меня в мыслях к детям-минги Сангомы, каких мы оставили на воспитание в Гангатоме. Леопард должен был уведомить меня о том, что с ними сталось с тех пор, но пока не уведомил.

– Как тебе этот меч достался? – спросил я.

– Этот? – Биби извлек его из ножен. – Я уже говорил: от одного горца с востока, что совершил ошибку, пойдя на запад.

– Горцы никогда не ходят на запад. Давай говорить честно, подаватель фиников.

Он рассмеялся.

– Сколько тебе лет в годах? Двадцать… семь и еще один?

– Двадцать и еще пять. Неужто я такой старый на вид?

– Я бы дал еще больше, но не хотелось грубить только-только обретенному другу.

Биби улыбнулся:

– Мне по двадцать было дважды. И еще пять лет.

– Етить всех богов. Никогда не видел мужчин, что прожили бы так долго и при этом не были бы ни богатыми, ни могущественными, ни просто толстыми. Так, значит, ты был вполне взрослым, чтобы видеть ту войну.

– Я был вполне взрослым, чтобы воевать на ней.

Взгляд его скользнул мимо меня – на траву саванны (она была короче, чем раньше), на небо (на нем было больше облаков, чем раньше, хотя солнце все еще чувствовалось). Еще было и прохладнее. Мы давно уже выбрались из долины на земли, на каких до сей поры ни один человек не пытался поселиться. Биби обернулся и стал смотреть, как Фумели копается в мешке в поисках еды.

– Не знаю ни одного человека, побывавшего на войне, кто стал бы рассказывать о ней.

– Ты был солдатом?

В ответ прозвучал его короткий смешок:

– Солдаты – это дурни, кому и того не платят, чтоб дурнями быть. Я наемником был.

– Расскажи мне о войне.