Книга Двойной Нельсон, страница 46 – Игорь Шприц

— Так больше помещается, — хладнокровно ответил тот и в награду самому себе за выдумку налил еще один бокал драгоценного «Шато».

Но судьба решила все по-иному: как только опытная рука поднесла бокал ко рту, некий неизвестный молодой человек протаранил соседний столик, пройдя сквозь него как сквозь пустоту, и своей верхней частью вцепился во Франка, в то время как часть нижняя цеплялась за ножки стула от соседнего столика.

Такое раздвоение личности стало бы губительным для содержимого бокала, не обладай Франк удивительной реакцией и гигантским опытом пития в самых разнообразных ситуациях. Схватившись свободной рукой за сюртук молодого человека, Франк зафиксировался в пространстве, в долю секунды всосал в себя вино и только после этого расслабился и вскричал:

— Что вы себе позволяете, молодой человек?

И тут Путиловский узнал в молодом человеке Вершинина — Нельсона.

— Как я рад, господа, столь неожид... жид... жид энной всрт... втср...

Совершенно запутавшись в языке, Вершинин позорно умолк.

— Встрече, — подсказал Путиловский.

— Так точно! — по-военному ответила жертва водки-листовки, раскрыла объятия и призывно обратила свой взор к Франку.

Франк тяжело вздохнул, закрыл глаза, распахнул в свою очередь мощные объятия и принял в них разомлевшего от счастья журналиста. Наконец-то жизнь повернулась к Вершинину лицом окончательно и бесповоротно. Франк троекратно исполнил свой долг, взасос поцеловав страдальца в область юношеской щеки, внимательно вгляделся в незнакомое лицо и честно ответствовал:

— Не признаю!

— Я... вот я — Нельсон,— и Вершинин стал тыкать в Путиловского и Медянникова, пытаясь на пальцах показать узы, связывающие его с этими хорошими господами.

Евграфий Петрович с горьким сожалением оторвался от полускелетика бывшего поросенка, встал и ласково обнял Вершинина:

— Пойдем, милок, прогуляемся до ветру!

Тут же подскочил назначенный на эту должность специальный человек, взялся за Вершинина с другой стороны, и они ловко провели подопечного извилистой дорогой меж столиков прямо в вестибюль, а оттуда — в сортир, где ему дали понюхать нашатырного спирта, после чего Медянников вернулся на место, а Вершинин показал бездушной белой раковине всю проглоченную ранее закуску.

— Кто это был? — поинтересовался Франк.

— В первый раз вижу, — хладнокровно ответил Путиловский, слегка зевнул в знак своей искренности, поворотил голову в сторону, чтобы избежать дальнейших расспросов,- и чуть не подавился. С этой стороны на него издалека смотрели большие темные женские глаза, преисполненные легкого презрения к нему лично. То были глаза маленькой княгини Анны Урусовой.

И тут Путиловский вспомнил, что вчера у тайной матери его сына был день ангела.

— Те-те-те... Господи, — прошептал он в надежде на чудо.

Но чуда не случилось. Маленькая ручка с самыми изящными пальцами во всей столице поднялась вровень с лицом. Указательный пальчик согнулся и совершил несколько повелительных движений — дескать, прошу пожаловать добровольно, иначе будет хуже.

Пьеро осклабился в забывчивой идиотской улыбке, кивнул головой в знак понимания, прохрипел Франку углом рта:

— Я сейчас...

Встал и пошел навстречу гильотине на прямых негнущихся ногах.

* * *

Азеф не любил больших застолий и предпочитал, подобно Гоголю, наслаждаться едой в одиночестве, лучше всего в отдельном кабинете, а ежели такового не было, то требовал накрыть ему отдельный столик и прибор ставить так, чтобы сидеть спиной к зале.

Вот и сейчас он поглощал жареного поросенка с кашей, загородив внушительной спиной доступ к столику. Однако зал он видел — часть зеркального убранства позволяла ему контролировать все происходящее в ресторане. Так что Дору с Вершининым Азеф узрел еще до бесславного путешествия Вершинина в туалетную комнату, с интересом наблюдая за развитием событий.

По иронии судьбы поросенок ему достался медянниковский, вернее половина поросенка, с мордочкой и пучком зелени во рту. Как ни странно, но именно эту часть Азеф любил более всего — сказывались старозаветные пустынные традиции, когда голова ягненка доставалась самому уважаемому гостю. Потом эта традиция, следуя за иудейской диаспорой, превратилась из пустынной в болотную, синайский ягненок обернулся белорусской щукой, но страсть к препарированию головы осталась неизменной.

Путь Вершинина к столику с четырьмя господами заставил Азефа насторожиться: два лица из четырех ему определенно были знакомы, в особенности того человека, который заботливо повел Вершинина на выход. Поскольку Дора сидела спокойно и никуда уходить не собиралась, Азеф занялся поросенком вплотную, копаясь вилкой и ножом в голове, а мыслями — в своей отличной памяти.

Не прошло и пары минут, как он вспомнил: это же самое лицо он два или три раза видел возле дома Дубовицкого. В первый раз это был дворник с метлой, поклонившийся ему в пояс, а во второй раз — мастеровой, лузгавший с бездельным видом толстые полосатые семечки, точно такие же, какие любил лузгать гимназистик Азеф. Он запомнил родной жареный запах этих семечек, вызвавший обильную слюну, и цепкий взгляд мастерового, которым тот ощупывал всех прохожих.

Несомненно, это полицейский человек. То, как он опытно увел Вершинина от греха подальше, а потом спокойно вернулся и как ни в чем не бывало занялся таким же поросенком, говорило об одном: он прекрасно знает Вершинина. И Вершинин шел к ним как к знакомым — почти уверенно.

Если пьяненький журналист пошел так открыто на контакт с полицейским, возможны два варианта: либо он знаком с ним по криминальным хроникам (маловероятно, тогда лжедворник не стал бы скрывать знакомства), либо это политическая полиция, его родное ведомство, люди Зубатова. А это означает, что Вершинина после взрыва завербовали и не хотят, чтобы он мозолил глаза.

«Милая ситуация!» — подумал Азеф. С одной стороны, ему нужен человек в газетном мире. Мало ли что придется узнавать или пристраивать. С другой стороны, такое близкое соседство чревато — ведь выдаст, сукин сын, своим же. Если же вести большую, но личную игру, выбирать не придется — провокатора надо отсекать. И делать это надо быстро. Пока не сдал список с кандидатами в БО своим покровителям.

Все эти мысли не помешали Азефу заказать еще одну порцию поросенка, на сей раз заливного с хреном, и аппетитно прибрать его почти всего, когда Дора, вертевшая головой в поисках пропавшего кавалера, поднялась с места и пошла в сторону дамской туалетной комнаты. Азеф, с сожалением взглянув на тарелку с заливным, незамедлительно последовал на ней.

* * *

— Ну? Что все это значит?

Темные княжеские глаза, как два револьверных дула, смотрели Путиловскому прямо в лоб, примериваясь для последнего выстрела. Путиловский горестно вздохнул и достал из-за спины спасительный букет пармских фиалок, который он успел взять у цветочницы, сновавшей по залу с двумя пахучими корзинками. Анна букет приняла, но выражение глаз не изменила ни на йоту: