Книга Морок, страница 58 – Михаил Щукин

Козырин успел привыкнуть к крутояровской районной гостинице, к узкой скрипучей кровати, из которой никак не мог выжить клопов, к жестяному умывальнику в конце коридора, к администратору тете Маше, ее громкому голосу, даже к хлебным котлетам в буфете.

Утром, не дожидаясь автобуса, пешком отправлялся на работу, с дороги оглядывался на гостиницу – одноэтажный деревянный дом у кромки бора. Крыша его потемнела, возле крыльца высилась гора березовых чурок с облупившейся корой и черными срезами. Куры тети Маши, помеченные на спинах зеленой краской, купались в пыли. Гостиница Козырину нравилась своей запущенностью и беспорядком, и еще нравилось, что он молод, что в кармане диплом торгового института и уже три месяца он работает заведующим базой.

День начался с визита к председателю.

Трофим Афанасьевич Кижеватов новшеств не любил. «Нонешние выпендривания, – говаривал он, – ломаного гроша не стоят». В кабинете стоял у него прочный двухтумбовый стол образца пятидесятых годов, выпуска местной фабрики. Когда ему деликатно советовали сменить мебель, его огромная туша, под которой скрипел любой стул, грозно приподнималась:

– А на какого рожна? Ума прибавится?

Авторитет Кижеватова в районе был таким же прочным, как его двухтумбовый стол.

Козырин перед своим начальником смущался, злился на себя, на свой голос, но привычную робость побороть не мог. Переступал с ноги на ногу. Кижеватов смотрел на него, прищурив левый глаз. Водилась за ним такая привычка: когда спрашивал или слушал, прищуривал левый глаз и наклонял голову набок, тогда виден был плохо выбритый двойной подбородок. Он кивал головой и рассеянно слушал Козырина, который говорил о больной матери, о том, что ему нужна квартира. Молча послушал и посоветовал сходить в райком, к первому секретарю. Посылая туда своего молодого спеца, Кижеватов наперед знал, что ничего конкретного тот там не услышит. В Крутоярове действительно было плохо с жильем. Председатель райпо мог, конечно, похлопотать и мог при желании выбить квартиру, но Кижеватов делать это не торопился. Если уж хлопотать, то только за надежного, толкового человека, а каким покажет себя Козырин, он еще не знал. Поэтому выжидал и приглядывался.

Козырин послушался совета и пошел в райком.

Не раз про себя он проговаривал то, что скажет, готовил веские доводы, но, едва оказался в кабинете Воронихина, из головы все вылетело. Бормотал несусветицу. Воронихин не дослушал:

– Понял. Сейчас строится дом, как сдадут, будем решать. Но обещать ничего не могу – квартирный вопрос у нас стоит очень остро.

Глаза секретаря смотрели устало и скучно, в них словно было написано: знаешь, надоело, я всем говорю одно и то же. Козырин, глядя в его глаза, подумал: «Интересно, какой я сегодня по счету?» Встал со стула, с облегчением вышел из кабинета и направился на базу.

После обеда позвонил Кижеватов. Спросил, что ему сказали в райкоме, выслушал ответ, хмыкнул и строго напомнил, что Козырин сегодня ответственный за разгрузку вагонов на станции.

Козырин поехал на железную дорогу. В тупике стояли четыре вагона с мукой и с сахаром. Грузчики лежали под пыльными кустами и курили. Козырин подошел, спросил, почему не работают. В ответ ничего не услышал, грузчики на него даже не обратили внимания, продолжали курить и похохатывали, разговаривая о какой-то Нюрке. Козырин топтался как оплеванный и не знал, что ему делать. Один из грузчиков, широкоплечий мужик в майке, с синими от татуировок руками, сжалился, объяснил:

– Всё, начальник, отпахали. С ночи вкалывали, смена кончилась. Ищи бичей, может, согласятся.

Козырин сообразил, что нахрапом их не возьмешь. Стал уговаривать, но они его не слушали, даже мужик с татуировками отвернулся, удобней устроился на расстеленном пиджаке, собираясь поспать.

Козырин метнулся к вагонам. Они были раскрыты и доверху наполнены мешками. Хоть сам бери и таскай. От вагонов снова побежал к грузчикам. Стал объяснять, что за простой придется платить штраф, но его резко оборвали.

Совсем отчаявшись, позвонил Кижеватову. Тот сразу понял, в чем дело, и пообещал приехать. Ждать пришлось недолго. Кижеватов тяжело вылез из «газика», и правый бок машины приподнялся. Грузчики зашевелились. Да те ли это были грузчики? Вытаращив глаза, Козырин смотрел на них и не узнавал. Они приветливо здоровались с Кижеватовым, дружно хохотали над его шуточками, а сами незаметно косили взгляды на шофера, который вытаскивал из машины кастрюлю, хлеб, бутылки и стаканы. Кижеватов широким жестом пригласил грузчиков пообедать, сам присел рядом с ними, не переставал шутить и посмеивался вместе со всеми над той же Нюркой. Опустив глаза в землю, Козырин стоял в стороне, его никто не замечал.

Сразу после обеда грузчики рьяно взялись за работу. Шустро таскали мешки, и живая цепочка, не останавливаясь, двигалась в четком, размеренном темпе. Она не останавливалась до самого вечера, пока не опустели вагоны.

В препаршивом настроении возвращался тогда Козырин в контору. В председательском кабинете шторы наглухо закрывали два окна, выходившие на центральную улицу поселка, и поэтому, наверное, особенно громко стукнула в тишине дверь. Кижеватов, нацепив на нос очки, читал бумаги, читал с таким сосредоточенным и напряженным лицом, словно тесал бревно.

– A-а, Козырин. Ну как?

Козырин не понял.

– Вагоны как, говорю. Не о твоем же настроении мне спрашивать. У меня на это, извини, друг, времени нет.

Услышав, что вагоны разгрузили, кивнул головой, хмыкнул.

– Иди отдыхай. И думай, думай, парень, как тебе дальше жить и работать.

Козырин ждал еще каких-то слов, но Кижеватов уже читал бумаги.

В этот вечер Козырин не стал ужинать, лежал на кровати, ворочался, пытался заснуть… Сосчитал до тысячи, поднялся и закурил. На переплетах оконной рамы лежала роса, на дороге зябко покачивался свет фонарей, и тени сосен ползали вправо-влево. Тянуло холодом. И тревогой.

И сейчас, в кабину, прямо в лицо, тоже тянуло холодком. Козырин оставил дверцу чуть приоткрытой, и в нее дуло. Он захлопнул дверцу и закрыл глаза. Не хотелось ему сейчас никуда ехать, ничего не хотелось делать, никого видеть. Вот разве только Надежду, но она далеко… И он продолжал сидеть – один в машине, один в большом, холодном, заваленном снегом лесу, – продолжал против своей воли всматриваться в себя, прежнего.

Через шесть лет после начала работы Козырина в райпо на одном из кабинетов появилась новая, яркая табличка: «Козырин П. С., директор объединения розничной торговли. Прием по личным вопросам в пятницу с 14.00 до 17.00».

Самое трудное в новой должности, к чему никак не мог привыкнуть Козырин, так это к приему по личным вопросам в пятницу с четырнадцати до семнадцати…

Дверь широко распахнулась, и под крепкими шагами жалобно заскрипели доски. Хирург райбольницы Свешников, в штормовке, в резиновых сапогах, в вязаной шапочке, лихо сдвинутой на ухо, как всегда, торопился. Сегодня, судя по одежде, наверное, на рыбалку.