Книга Верум, страница 39 – Кортни Коул

Я не знаю.

– Не могли бы вы отвезти меня куда-нибудь, куда любила ходить моя мама? – настойчиво прошу я.

Я так скучаю по ней! Мне хочется снова почувствовать ее рядом с собой, пусть это даже будет просто иллюзия.

Джонс смотрит мне в глаза через зеркало заднего вида, и в его взгляде я вижу нотку сочувствия.

– Конечно, – говорит он мне, и его обычно неприветливый голос смягчается, – я знаю такое место.

Машина лавирует меж улиц и наконец останавливается перед церковью.

Она выполнена в неоготическом стиле, снаружи отделана кирпичом, а ее шпиль упирается прямо в небо, что делает ее строгой и впечатляющей.

Мне не терпится рассмотреть ее поближе, даже когда мы еще не припарковались, поэтому остается просто любоваться ею сквозь стекло.

– Это церковь Святого Томаса Кентерберийского, – рассказывает Джонс, – ваша мать часто бывала здесь.

Мне немного сложно в это поверить, потому что, сколько я ее помню, она никогда не была строгой католичкой. Я вежливо говорю ему об этом.

– Она была католичкой, мисс, – настаивает он, – поэтому часто приходила сюда. Я сам привозил ее.

Мне приходится поверить ему на слово; я открываю дверь и выхожу наружу.

– Я подожду здесь, мисс, – говорит он мне, устраиваясь поудобнее в кресле.

Я киваю и, выпрямив спину, прохожу через главный вход.

Когда оказываюсь внутри, я вижу, что убранство церкви меняется. Это уже не строгая готика, а богато убранный собор, это соответствует католической традиции.

Чувствуется благодать, спокойствие и сакральность. И хотя я никогда не считала себя религиозной, я искренне наслаждаюсь этим.

Стены украшены позолоченными, проработанными во всех деталях скульптурами святых и ангелов, главной из которых является распятие Христа по центру.

Его лицо искажено болью, а его руки и ноги кровоточат.

Я отвожу взгляд, потому что до сих пор в голове не укладывается эта жертвенность.

– Ты здесь чтобы исповедаться, дитя?

Низкий голос раздается позади меня, и, оборачиваясь, я вижу, что за мной наблюдает священник. Его добрые глаза смотрят на меня поверх белого воротника, я впервые вижу в Англии такую неподдельную доброту.

Дэр тоже добр, но наши отношения слишком сложные.

Элеанора чересчур строга, Сабина загадочна, а Джонс формален. Им всем от меня что-то нужно.

А этот человек, этот священник, добр просто потому, что такова суть его души.

Я сглатываю.

– Я не католичка, – говорю я ему, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно мягче в этом величественном месте.

Он улыбается.

– Я постараюсь не использовать это против тебя, – произносит он, протягивая мне руку.

Я принимаю этот жест. Его рука теплая и приятная.

– Я отец Томас, – представляется он, – а это – мой приход. Добро пожаловать.

Даже в его руках чувствуется доброта, когда он сжимает в них мою, и впервые за несколько недель я чувствую необыкновенную легкость внутри.

– Спасибо, – бормочу я.

– Хочешь, я проведу тебе экскурсию? – предлагает он, и я послушно киваю:

– Я бы не отказалась.

Он не спрашивает меня, почему я здесь, чего я хочу, а просто проводит меня вокруг, показывая тот или иной артефакт, рассказывая об особенностях архитектурных деталей или предлагая взглянуть на витражи. Он беседует со мной довольно долго, чем заставляет почувствовать, будто я единственный человек, который остался на целой планете, и что я – лучшая компания, в которой он мог оказаться.

Наконец, когда отец Томас заканчивает, он снова поворачивается ко мне лицом:

– Ты хочешь присесть?

Я решаю воспользоваться его предложением.

Он присаживается рядом со мной, и некоторое время мы просто проводим в тишине.

– Говорят, сюда часто приходила моя мама, – решаю поделиться с ним я, – и мне просто хотелось ощутить, что она снова рядом со мной.

Священник внимательно смотрит на меня:

– И как? Получается?

Я пожимаю плечами:

– Не очень.

– Я служу здесь уже довольно давно, – его голос звучит очень кротко, – и мне кажется, я знал твою маму. Ее звали Лора Саваж, если я не ошибаюсь?

Я удивлена, а он в ответ лишь смеется.

– Дитя, ты могла бы сойти за ее зеркальное отражение, – хохочет он, – было не так уж сложно догадаться.

– Вы знали ее? – выдыхаю я, и почему-то в этот момент я начинаю чувствовать ее присутствие: просто потому, что он был с ней знаком.

Он кивает и смотрит на изваяние Девы Марии.

– У Лоры прекрасная душа, – говорит он кротко, – я вижу то же самое и в твоих глазах. Почему ты пришла сегодня одна, без нее?

– Ее больше нет, – просто отвечаю я, – она погибла недавно.

Я предпочитаю не говорить о том, что это я убила ее своим телефонным звонком, что это полностью моя вина.

Он моргает.

– Мне так жаль! Хотя теперь можно сказать, что она со Всевышним. Пусть земля будет ей пухом. Она успела причаститься перед смертью, дитя?

Кажется, дыхание покидает меня.

– Я не знаю. Не думаю, что это было возможно. Она погибла в автомобильной катастрофе. Это очень плохо?

Отец Томас спешит меня успокоить:

– Нет. В таком случае это можно понять. Тебе нечего бояться, дитя. Бог любит нас всех, он сочувствует нам, поэтому иногда соблюдение ритуалов не так важно. Он благословляет своих детей и прощает им их грехи, а еще дарует вечную жизнь тем, кто искренне верит в него. Твоя мама была светлым человеком, поэтому сейчас она на небесах.

Мне не хочется рассказывать ему, что она не стремилась соответствовать всем католическим правилам, и я ни разу не замечала, чтобы она посещала церковные службы. Хотя теперь тот факт, что она подарила Финну медальон с образом святого Михаила, кажется мне вполне логичным. И прямо сейчас я чувствую его холодное прикосновение к своей груди.

– Должно быть, тебе очень грустно, – замечает он, и внезапно вид его лица в преломленных лучах света и новом ракурсе пугает меня, потому что я уже видела его раньше, но поняла это только сейчас.

– Я видела вас в кафе с Дэром на днях, – осеняет меня, – вы выглядели очень взволнованно.

Глаза отца Томаса на секунду расширяются, но затем он снова прячется за маской безразличия.

– Вряд ли я был чем-то обеспокоен или взволнован, – спешит разуверить меня он, – мы просто разговаривали за чашкой кофе. Ничего, что могло бы настораживать.