Онлайн книга «Дом учителя»
|
Все это – без блата, звонков депутатов, паданья на колени, угроз и взяток. Когда Анна Аркадьевна попыталась выразить признательность (Люда по-прежнему не могла слова произнести), чиновник – молодой мужчина с никаким усредненным лицом – поднял руки: это моя работа. Вы ведь не говорите дворнику каждое утро спасибо за то, что он метет ваш двор. – Илья! – сменила тему Анна Аркадьевна. – Мы сегодня с Любаней меняли памперсы детям Игоря. Я очень волнуюсь за нашу дочь! – Изо всех сил напрягаюсь, – почесал затылок Илья Ильич, – но связи между Любаней и грязными памперсами не улавливаю. – Она в детском хосписе работает! Там дети умирают, даже младенцы. – И дальше? – Этого недостаточно? Она видит смерти детей, убитых горем родителей. – Так ведь это хоспис. – Так ведь это наша дочь! Я даже вообразить не могу, какую нагрузку испытывает ее психика. Я бы точно чокнулась, а я, ты знаешь, не слабачка. Проклинаю себя, что позволила ей это волонтерство, что не задумывалась. Дура стоеросовая! И ты тоже осел! Извини! – Аня, мы это обсуждали… – Она запудрила нам мозги! Мол, мне хватает твердости, я мягкотелая, надо закалиться, чтобы стать хорошим врачом. – Правильно. – Что правильно? Ты трясешься над Любаней из-за всякой ерунды и не видишь опасности! Она в монастырь уйдет! Я ей сегодня прямо заявила, если пострижешься, то я вслед за тобой и стану игуменьей. – Стоп! – приблизил лицо к монитору Илья Ильич. – Без эмоций. Только факты и цитаты. Любаня собирается в монастырь? – Нет! У нее же папа завзятый, то есть воинствующий атеист. – «Атеист» не синоним «непорядочный». Чем больше порядочных атеистов, тем скорее мы покорим просторы космоса. Аня, почему сыр-бор? Что неожиданного случилось? – Ничего, кроме того, что я напугана. Детские смерти… – Наша дочь выбрала профессию. Наша дочь полагает, что ей не хватает определенных качеств для успеха на этом поприще. Наша дочь прилагает усилия. Она выглядит несчастной, депрессивной, поникшей? – Нет. – Тогда какого лешего ты меня пугаешь, морочишь голову и сама в игуменьи собралась? – У тебя с дочерью всегда было свое общение, сядете и шепчетесь бу-бу-бу, пу-пу-пу, хи-хи-ки. Я не ревную, только радуюсь. Илья, ты абсолютно уверен, что с Любаней все в порядке? – Не уверен. Я тоже боюсь. – Вот! – Боюсь, что в подоле принесет. – Это как раз было бы замечательно! Что, мы с тобой, не воспитаем? – Упокоилась? Ладно. Пока! Мне еще в теплицах температуру проверить. – Я без тебя скучаю. Илья? – Что? – Говори, что тоже без меня скучаешь. – Если бы не капуста, то умер бы от тоски. – Илья, не ешь соседкиных пирогов с зеленым луком! – Почему это? – Лук маскирует приворотное зелье. Анна Аркадьевна отключилась, пока муж не успел ответить. Она, успокоенная, тихо посмеивалась. Зазвонил ее сотовый. Егор Петрович. Не здороваясь, странно протянул: – А-а-а ки-и-но-то было любпытное! – Простите, простите великодушно! Не предупредила… – Обстоятельства непреодолимой силы. По тому, как он старательно одни гласные растягивал, а другие глотал, Анна Аркадьевна поняла, что Зайцев пьян. – Да, милый Егор Петрович! И это были не мои личные обстоятельства. Детей. Не моих детей, – от раскаянья Анна Аркадьевна путалась. – Кнеш… Что-то грохнуло. Вероятно, Егор Петрович выронил телефон, потому что раздалось невнятное чертыханье. Потом вдруг женский голос: – Что ты там ползаешь? Телефон у тебя под правой рукой. Далее Анна Аркадьевна слушала радиопьесу супружеской дрязги… Супруга: – Поднимись, сядь на кресло. Супруг (пьяным голосом): – Сам знаю, что делть! Супруга: – Кому ты звонишь? Очередной шлюхе? Супруг: – Выдди! Супруга: – Так крепко она тебя зацепила? Супруг (неожиданно протрезвевшим голосом, старательно, по слогам, медленно): – Я те-бя о-очень про-шу выт-ти! Супруга (с отчаянной смелостью): – А иначе? Супруг (с хмельной злостью): – Иначе тебе очнь не по-нра-вит-ся. – Егор Петрович! Да что ж это такое! Егор Петрович! – не выдержала Анна Аркадьевна. – Мы встретимся с вами завтра. В обед. В четырнадцать ноль-ноль. Я буду ждать вас в ресторане… Как его? «Столовка», «Домовая кухня»… нечто советское, ностальгическое. Вы помните, мы там много раз обедали. Будьте здоровы! – попрощалась она. Добравшись до постели, опустив голову на подарок детей – ортопедическую подушку с эффектом памяти для позвоночных страдальцев, Анна Аркадьевна мысленно загнула пальцы. Зайцев – раз. Андрей Казанцев – два. Валя Казанцева – три. Уложиться до выходных. Потом законный отпуск на даче. Иностранные вояжи они нынче позволить себе не могут. За ней приедет Илья со списком того, что нужно купить из строительно-сельскохозяйственного. У нее будет свой список долгоиграющих продуктов с учетом гостей. Приятели, друзья только ждут отмашки, чтобы нагрянуть. Как с ними хорошо, молодо и весело! Гораздо задорнее, чем с друзьями детей. Как водится, у Ильи в большом продуктовом гипермаркете случится приступ отвращения к бесконечной жратве на площади в гектар. В строительном магазине, где площади не меньше, приступов у него не бывает. Напротив, ошалелое возбуждение купить и то, и это, и пятое и десятое. На всякий пожарный, название-то какое, вслушайся! Шершебель! В ресторане Анна Аркадьевна и Егор Петрович избегали скользких тем. Совместная трапеза дает возможность говорить о кулинарии, кухнях мира, оценивать заказанное. Анна Аркадьевна давно заметила, что Зайцев всегда и все доедает. Даже если блюдо ему не понравилось, он отламывал кусочек хлеба, нанизывал на вилку и вытирал соус с тарелки. Так было и сейчас. Бешамель ему не понравился, но тарелка подчищалась. Он поймал взгляд Анны Аркадьевны и пояснил: – Привычка с детства. Мои мама и бабушка пережили Ленинградскую блокаду. У мамы были еще две сестры, они умерли. Подростком я прочитал, что птица, если не может прокормить всех птенцов, кормит единственного, самого сильного. Меня мучил вопрос, не поступила ли бабушка так же. Я, конечно, не задал ей этого вопроса. У нас дома чистые тарелки были абсолютным законом, никогда ничто из продуктов не выбрасывалось. Из остатков хлеба делались сухарики. Потрясающе вкусные, кстати, не чета тем, что продаются сейчас. Мама жила с моей сестрой, умерла от рака. Поздно обнаружили. Я устроил бы ее в лучшую московскую или заграничную клинику. Отказалась. Я примчался. Районная больничка: драный линолеум, замызганный туалет в конце коридора с одним горшком на двадцать человек. И очень хорошие врачи. Кормили соответственно: сизые макароны, котлеты из чего-то подозрительного, жидкий тюремный супчик. Никто из пациентов этого не ел. Тем, кто до операции, носили из дома, а после операции им было не до еды. Неделю я наблюдал бессмысленные, но обязательные упражнения. На тележке привозили четыре больших кастрюли – с компотом, супом, гарниром и вроде бы мясом или рыбой. Раскладывали на тарелки, заносили в палаты, через некоторое время выносили эти тарелки и сбрасывали их содержимое в помои. Мне было жутко от мысли, что моя умирающая мама в свои последние часы может это увидеть. |