Онлайн книга «Чёрная жемчужина Аира»
|
А она убежала и спутала планы мсье Жерому и дяде заодно. Но, как оказалось, у дядюшки был припасён и план Б. Она-то, дурочка, верила тому, что он говорил! Так, может, и дед Анри никакой не сумасшедший? Может, всё это выдумала змеиная семейка, которая с первого дня хотела от неё избавиться? Летиция лежала, не раздеваясь, и спать не могла. Ворочалась с боку на бок, понимая, что теперь, когда её имя опорочено, когда её выставили соучастницей преступления, никто и в самом деле не придёт ей на помощь. Хотя, может быть, Жильбер Фрессон? Раз он был достаточно безумен, чтобы предложить ей побег в Старый Свет без единого луи, то может, и в историю, сочиненную мерзким сыщиком, не поверит? Ах, хоть бы не поверил! Увы, как бы ни странно это выглядело, но мсье Жильбер был сейчас её единственной надеждой на спасение. Сейчас, в темноте и тишине, немного успокоившись и упорядочив мысли, она вспомнила все подробности того, что произошло на балу. И всё случившееся показалось Летиции очень странным. А ещё нереальным и каким-то далёким, как будто всё это произошло не с ней. Она пыталась понять, что во всём произошедшем вчера было не так, но мысли помимо её воли вдруг потекли совершенно в другом направлении. Она вспомнила Эдгара Дюрана, их танец, его голос и руки, обнимавшие её… …и незаметно погрузилась в сон. Луна ушла… И ночь, будто чёрный ром в бокале — жаркая, пряная, сладкая, пахнущая карамелью и гвоздикой. Густой воздух застыл, даже цикады затихли. Вот и наступило её время… Она опускает ноги на циновку… и всё меняется… Тело наливается звериной силой, и весь мир — ощущения, запахи, звуки — усиливаются разом и обрушиваются на неё. Ночь полна жизни, той жизни, о которой она и не знала до сих пор… …у края залива возятся выдры, шлёпая по мягкому илу… …попискивают летучие мыши, деля добычу в ветвях старого платана… …опоссумы возятся в траве, и бругмансия* под окном источает дурманящий аромат, от которого снятся очень странные сны… *бругмансия — тропическое растение, родственник дурмана, цветёт ночью, его аромат способен вызывать галлюцинации. Она бесшумно идёт по деревянному полу, проскальзывает сквозь решетку на окне, и вот под лапами уже мягкий дёрн, покрытый подушкой мха. Дом тёмен и тих, и стоит у самых болот. Банановая рощица обрывается у забора, а дальше — непроходимые мангровые заросли. Но ей в другую сторону — туда, к бисеру ночных огней города, на рю Гюар… Фонарь над входом в дом Дюранов окружён живым ореолом мотыльков, и от их хаотичного движения причудливо танцуют на стене маленькие тени. Она идёт вокруг дома, дальше — вверх, на крышу каретного сарая, и уже оттуда — в окно, в спальню… Он спит на кровати. Кисейный полог завёрнут и привязан к резному столбику, и простыни сбиты, словно он метался во сне. На его лице несколько ссадин, и меж бровей залегла хмурая складка, словно и сейчас, во сне, он напряжённо о чём-то думает. Где-то внутри неё глухо и ритмично начинают стучать барабаны. Гулким пульсом они колотятся, словно настоящее сердце, качая по её венам ненависть и ярость. «Ты должна убить его…». Этот голос внутри — он управляет её волей. И от этих слов, словно от глотка обжигающего пимана*, по крови растекается пламя, требующее только одного — запрыгнуть на кровать, выпустить когти и порвать ему горло… Влезть в его сон, в его голову, в его мысли, заставить его почувствовать весь ужас того, что она может с ним сделать, заставить его сойти с ума… *пиман — ром, настоянный на 21-ом перце, используемый в ритуалах вуду. Перед её глазами проскальзывает видение: белые дорожки муки на песке, словно змеи, сплетаются в причудливое сердце — это веве, и сверху на него падают капли рома, белые крупицы сахара и цветы франжипани. Подношения духам… И посреди огней, прямо на песке, танцует босая женщина, плавно покачивая бёдрами. На её шее — разноцветные нитки бус, волосы украшены цветами, и красная юбка собрана в кулак, так что видны стройные ноги.… Она оборачивается и смотрит. И эта женщина удивительно похожа на неё саму. Но это не она… «Сделай это!». Голос приказывает, требует, он неумолим… «Ты должна убить его!». И она подчиняется этому голосу, подходит к кровати ближе. Ещё ближе… Лапы опускаются на простыню у плеча, она смотрит не отрываясь, и сейчас его лицо уже на расстоянии вытянутой руки. «Ну же, ещё немного!». Ритм нарастает, голос в её голове бьётся в ритуальном танце, заставляя склоняться всё ниже и ниже. Она всматривается в его лицо и понимает, что рада, безумна рада его видеть, что она скучала, и сейчас ей так больно… Ритм почти оглушает, толкая ей вперёд, но на самом краю она замирает. Она не может… Не может его убить. Она смотрит на него долго, неотрывно, а потом медленно дотрагивается до его щеки. Ей нужно ощутить это прикосновение, хотя она знает, что ощутить его невозможно. Но желание так сильно, что побеждает голос в её голове, и тот звучит всё глуше… Гаснут огни ритуального костра, исчезает женщина в красном платье. Сгусток тьмы превращается в её руку, и она касается его щеки тыльной стороной ладони, гладит пальцами висок, видя, как разглаживается между бровей складка. Его губы трогает чуть заметная улыбка, и он шепчет: — Летиция… Летти… От этих слов барабаны в её голове умолкают совсем, исчезает ярость и звериная сила, пальцы наполняются настоящим теплом и начинают ощущать прикосновение к его коже. У него есть невеста — но сейчас… сейчас он принадлежит только ей. Она внезапно наклоняется и целует его в губы. И не успевает отпрянуть, потому что его губы снова выдыхают её имя и отвечают поцелуем. Она чувствует всё, как будто наяву: как его пальцы зарываются в её волосы, и он рывком подаётся навстречу. Мгновенье — и он крепко обнимает её за талию второй рукой, тянет на себя и опрокидывает спиной на кровать. И прежде чем она понимает, что произошло, он перехватывает её запястья, вминая руки в подушку над головой, и всматривается в темноту её лица. Вряд ли он что-то видит, но ему и не нужно. Он и так знает, кто она. — Ты пришла… И целует её снова: сначала нежно, а потом жадно, грубо, почти до боли, и снова нежно, ловя ответные поцелуи. А она отвечает, так же страстно, как в тот их самый первый раз, и тянется к нему, даже не пытаясь освободить руки, и неважно, что ей не вырваться, она и не хочет вырываться. |