Книга Толстовский дом, страница 20 – Елена Колина

Любовная драма!

Но одно дело – сериал про сельскую учительницу. Мне было легко придумать сериалище: поехала в город на елку, забеременела, вернулась в деревню… и т. д. Тракторист – сын начальника, один бьет, другой пьет… Любовная драма.

А какая в этой лаборатории может быть любовная драма? У технической интеллигенции семидесятых? Я не имею в виду, что они не влюблялись, но ДЕЙСТВИЯ в их жизни почти не было.

Они не уходили из семьи, не разводились.

Из родительских знакомых всего одна пара развелась, и это было событие века!.. Все волновались, переживали, по очереди ходили их уговаривать, сидели по кухням, обсуждали, как спасти их семью. Один мой одноклассник эмигрировал в Америку, ушел от своей жены к стокилограммовому негру, – и было меньше шума! Никто не обсуждал, как сохранить их семью, удивились немного – надо же, он, оказывается, голубой. И все. Он потом к жене вернулся, и тоже всем, в общем-то, безразлично, – это их дело.

Интересно, на сколько серий им нужен сериал? Думаю, на восемь серий.

Восемь серий. Четыре тысячи за серию. Серий восемь. Тысяч тридцать две.

Нужно скорей заявку написать – они же не только мне позвонили, а всем авторам, с которыми уже работали.

Или не нужно?.. У меня уже был неприятный опыт со студией АВС. Они сказали: «Нам бы хотелось сериал про девушку, которая ищет свою любовь по знакам зодиака…»

Я написала заявку, синопсис.

Продюсеру понравилось, он сказал: «Пилите, Шура, пилите, фантазируйте». Мы заключили договор, и я получила 10 процентов гонорара. Написала поэпизодный план (ненавижу слово «эпизодник» так же, как «пробник» и «ценник»).

Все пишут эпизодный план как положено – только суть эпизодов, без диалогов:

1. Героиня, одинокая интеллигентная замарашка, видит на кухне мышку. Вызывает «человека от мышей».

2. Звонок в дверь. Приходит импозантный господин, он пришел покупать квартиру и перепутал этаж. Но героиня считает, что это «человек от мышей», и говорит, имея в виду мышку: «Она у меня совсем маленькая». Господин сердится: «Вы слишком много за нее хотите!»

3. Недоразумение выясняется.

Но я увлеклась и написала с диалогами. Было интересно создать мужские типажи и ситуации, в которых все знаки зодиака ярко проявляются. Получился почти готовый сценарий. Героиня восемь серий искала свою любовь, как они хотели. А я стала ковриком, о который все вытерли ноги. Продюсер сказал: «Не-а, это не наш формат».

Ненавижу слово «формат»! Формат продюсера, канала, неважно чей, – ясно, что не мой.

В советской жизни не было слова «формат». Была цензура. Когда говорили «цензура это не пропустит», все понимали почему. А сейчас говорят «это не наш формат», и никто точно не понимает, почему не наш, и какой он, наш формат.

Формат хуже цензуры.

Цензура – это когда хочешь сказать что-то важное, но можно сказать не все, кое-что нельзя. Но можно пытаться, чтобы тебя как-то поняли в твоих художественных рамках!

А формат – это когда ВСЕ определено, и художественные рамки как тюрьма, шаг вправо, шаг влево – нет, не расстреляют, просто не примут сценарий. Скажут – не-а, не наш формат.

Сначала продюсер сказал:

– Не-а, это не наш формат.

Потом редактор задумчиво сказала:

– Мы не совсем этого хотели… Мы совсем не этого хотели… Все не так!..

– А как? – спросила я, стараясь сохранить достоинство.

– Ну, не зна-аю…

Еще редактор сказала, что у меня получились слишком умные диалоги.

Умные, да! Моя героиня была аспирантка филфака, занималась Серебряным веком, Бальмонтом.

Редактор сказала: «Наша аудитория – менеджеры среднего звена, пусть героиня будет менеджером кредитного отдела».

Вот это – формат. А если бы была цензура, редактор бы сказала: «Пусть героиня занимается не Бальмонтом, а… Михалковым, дядю Степу изучает». И я бы могла еще что-то спасти, – прелестный характер героини и т. д.

Мой личный профессионализм – в рамках их формата достичь хоть какого-нибудь, хоть крошечного художественного результата. Это даже интересно, как будто пытаешься выжить в условиях вечной мерзлоты. Но в данном случае это было невозможно – одно дело Бальмонт, и совсем другое – кредитный отдел! Сумасшедшая романтичная филфаковка и менеджер в банке – разные типы личности и по-разному ищут любовь.

Ну, а потом они все не звонили и не звонили. Я ждала, как в песне «Позвони мне, позвони, позвони мне ради бога…», – а не звонят. А когда я сама позвонила, продюсер сказал: «Мы не будем этого делать».

Но облом лучше, чем ожидание. Мое настроение изменилось с «бе-е» на «ну и черт с вами!».

Вот только деньги.

Получается, мне заплатили 10 процентов за почти готовый сценарий. Глупо вышло, но я не виновата. Можно было бы потребовать аванс 25 процентов, но тогда бы меня не взяли. Если бы это была моя идея про девушку, которая ищет любовь по знакам зодиака, я могла бы диктовать условия. А это была их идея. И их формат.

ДОЛОЙ ФОРМАТ! ДАЕШЬ ЦЕНЗУРУ!

Мне нельзя говорить «Даешь цензуру», потому что я принадлежу к советской интеллигенции, которая настрадалась от цензуры, но вы же понимаете, что я шучу?

На самом деле просто ДОЛОЙ ФОРМАТ!

Что мне про них придумать?

А что было?

Вот мы – мои родители и Резники. Их жизнь – это и есть «интеллигентное ретро семидесятых».

На самом деле… ничего не происходило, НИЧЕГО! Толстые журналы, театры, защиты диссертаций… Они были первое поколение в нашей стране, у которого не было страшных потрясений, – войну они не застали, а когда опять все рухнуло, они уже были не молодые, им не нужно было в новой жизни выживать. Да, их мир взорвался – я имею в виду, что разрушилась советская жизнь, но на самом деле наоборот, их мир, мир интеллигентов, привыкших жить словом, расширился! Толстые журналы стали толще, театр – театральней, по телевизору – политические дебаты…

Может быть, мне кажется, что у них была такая бессобытийная, не драматичная жизнь, я все-таки смотрела на их жизнь со стороны, ребенком? Может быть, внутри их жизни кипели страсти?

Не думаю. Папа… мне кажется, что он всю жизнь любил тетю Фиру. Я почти уверена, что так и было, – ее невозможно не любить, когда она входила в комнату, как будто зажигался свет.

Любил, и что? Что было – роман, развод? НИЧЕГО, просто любил, а у них с мамой была прекрасная семья.

Самый большой в жизни успех – защита докторской диссертации, самое большое в жизни разочарование – ненаписанная кандидатская, единственный в жизни роман – неосуществленный, самое дерзкое сопротивление системе – рассказать сыну, что он еврей. Дядя Илюша зачитывал нам с Левой куски из запрещенной тогда «Истории евреев» Рота, а тетя Фира возмущалась – только евреев детям не хватало для полного счастья!