Онлайн книга «Толстовский дом»
|
– Что ты как дурочка – туда, сюда, там, здесь!.. – А как еще я могу говорить, если для этого нет нормальных слов?.. Пожалуйста, я буду называть все своими именами… Он поцеловал меня… – Не смей говорить гадости!.. – Хорошо, я буду показывать. Жесты тебя устроят? Он поцеловал меня… – А ты что?.. – А ты что?.. А он что?.. – передразнила Алена. – … Он сказал: «Раскройся, дай мне тобой полюбоваться… чтобы я увидел твою розочку…» Я закрыла глаза и долго-долго не открывала, как будто уплыла… А когда открыла, он сказал: «Твоя розочка – это самое красивое, что я видел». – Разве не у всех одинаково? Алена посмотрела на меня, как воспитательница детского сада на ребенка, который опять писает мимо горшка. – Нет, у меня очень красиво, – гордо сказала Алена. – У нас было как в «Эммануэль». Ты помнишь, про что кино?.. Мы смотрели «Эммануэль» у Виталика. Раздельно, как будто в баню ходили, девочки в женский день, мальчики в мужской. – А если он сутенер?.. – А если он людоед?.. – Ты не слишком храбрая? – А ты не слишком трусливая?.. Если ты будешь бояться нормальных взрослых людей, тебе придется на первом курсе переспать с однокурсником. …Капитан сказал, что нет ничего более отвратительного, чем юношеский секс, оба думают только о том, получится или нет. За несколько дней, проведенных с Капитаном, Алена много чего узнала! Капитан сказал, что презервативы используют только мужчины, которые спят с дешевыми уличными шлюхами. А все нормальные люди делают это без презервативов. Алена выбросила из своей сумки презервативы. Мы знаем о венерических болезнях из «Ямы» Куприна. Есть страшная болезнь – сифилис и не очень страшная – гонорея. А что еще бывает? Кажется, больше ничего нет. – Ну, не знаю. Он ведь вообще-то «первый встречный». А вдруг… – Я его люблю. – Ты полюбила человека за два дня? А что, если он хочет сделать из тебя валютную проститутку? Алена выставила вперед подбородок. Если она выпятила подбородок, с ней лучше не спорить. – Он рассказал мне, как становятся валютными проститутками. Капитан сказал, что это девочки-студентки из нормальных семей. Некоторые с самого начала этого и хотели. Как в анекдоте про валютных проституток. «Как случилось, что вы, дочь профессора, стали валютной проституткой?» – «Просто повезло». Других на чем-то поймали и шантажировали. Заставили сделать это один раз. После одного раза девушка уже так повязана, что ей никогда не вырваться, она уже и проститутка, и стукачка. Но она уже не хочет одеваться в обычную одежду, курить не «Мальборо», а «Космос». Не хочет поступать в институт, чтобы пять лет учиться и потом работать за сто двадцать рублей в месяц. – Меня на этом не поймать. Во-первых, я уже эти схемы знаю. Во-вторых, у меня папа. Я бы справилась с ними в два счета. Пришла бы к отцу и сказала, что меня шантажирует КГБ, и им бы еще попало. Кстати о папе… Вот наш разговор о ненависти. – Мои отношения с этим человеком закончены. Глупо называть своего отца «этот человек». Тем более стрижка ей идет. Глупо говорить, что любишь человека, которого знаешь всего несколько дней. Но не могу же я все время ее одергивать и критиковать, как будто я ее мама. Сейчас два часа ночи, а я не сплю. Когда Алена ушла, мне стало очень грустно. Я все-таки спросила Алену о самом страшном варианте: – А если он кагэбэшник? И что она ответила!!! – Знаешь что?.. Нельзя так односторонне подходить к КГБ. Мишеньку посадили подлецы, но КГБ – это не только подлость и шпионство за всеми нами. Есть еще государственная безопасность. Ну, страну же надо защищать?! Вот он и защищает. В «Европейской» могут останавливаться шпионы. Алена борется за права человека, а влюбилась в капитана КГБ! Наша единственная в жизни с Аленой ссора была месяц назад. Я тогда не описала ее в Дневнике из конспирации, а сейчас думаю – кому нужен мой дневник?! Она дала мне почитать одну книгу. Пусть это будет Дюма «Три мушкетера». Или нет, это был учебник биологии. Когда я ей эту книгу возвращала, Алена сказала, что я должна передать ее кому-нибудь, в ком я уверена. Я отказалась. – Ты даже не прочитала… этот учебник биологии, ты даже не знаешь, сколько человек погибло в ГУЛАГЕ. Тебе важно, что ты против. Папа говорит, что есть Сахаров, перед которым мы преклоняемся, а есть бездельники, которые работают дворниками, сторожами, операторами котельной, они и не хотели образования, выбрали диссидентство не как идею, а как образ жизни. Я не хочу, как говорит папа, «кусать жирное тело социализма», я не хочу, чтобы меня посадили, я не хочу быть оператором котельной, я хочу учиться. Мой папа больше делает для человечества, чем они. Я отказалась. – Я боюсь за родителей. А тебе все равно? Подумаешь, пусть твой отец сойдет с ума от горя, когда тебя посадят, а его выгонят с работы! Алена улыбалась так презрительно, как будто она борец за идею, а я ничтожество! – Если бы для всех было главное, чтобы родители не расстроились, то революции бы не было. И Сахаров бы не объявил голодовку! А для вас самое главное – ваша личная семья… Мне было так обидно, как будто волна на Черном море захлестнула меня с головой: вода в глазах, во рту, в носу. – «Вы» – это евреи?.. Для нас, евреев, важна семья? Важнее, чем для вас, русских? Алена молчала, выставила вперед подбородок. – Какая мешанина у тебя в голове! Все в одну кучу: и революцию, и Сахарова, и евреев. Евреи, наоборот, очень идейная нация! В революции очень много было евреев, и сейчас среди правозащитников много евреев. Ты говоришь как антисемитка… – Я антисемитка, я?! Я ходила в синагогу! – закричала Алена. Она осенью ходила в синагогу с Левой и дядей Илюшей на какой-то праздник, она ходит повсюду из протеста. Они там стояли рядом с синагогой в толпе, а через час приехала милицейская машина, и милиционер в рупор закричал: «Товарищи евреи, ваш праздник окончен». Мы с Аленой в школе целую неделю не смотрели друг на друга. Наверное, затронули друг в друге что-то глубоко личное. Конечно, я понимаю, Алена неизмеримо лучше меня. Этой книгой она помогла мне понять, в какой ужасной стране мы живем. Все бесполезно, все равно ничего не изменится, но борьба за хорошее – это уже хорошее. Но все не могут быть героями! Кто-то Спартак, а кто-то – триста спартанцев. |