Книга Хоккенхаймская ведьма, страница 97 – Борис Конофальский

— Что б ваши дети гнилыми рождались…

Тут уже Сыч накинул ей на горло верёвку, в петлю просунул и рукоять кистеня, стал вертеть его, затягивать верёвку. Ведьма перестала орать, засипела, успела вздохнуть последний раз и замолкла, выпучив глаза. Сидела, таращилась на барона с ненавистью. А Сыч держал и держал рукоять кистеня у неё на затылке, пока она не обмякла. Он снял верёвку с её горла, и она повалилась на пол и замерла на холодном полу в неудобной позе.

Все чего-то ждали, вернее, ждали решения Волкова, а он сидел за столом, не шевелясь. Баловался, проводя пальцами над огоньком лампы. Наконец, он прекратил играть с огнём, взглянул на ведьму, что валялась на полу и сказал:

— Сыч, проверь. А то будет как в Рютте.

Сыч достал из-за пояса свой мерзкий нож. Подошёл к ней. И тут ведьма встрепенулась, снова заорала:

— Твари, дерьмо, дерьмо вы!

Она попыталась лягнуть Сыча, уползти, но он поймал её за волосы, подтянул к себе и воткнул ей нож прямо промеж грудей. С хрустом, в грудину. Удар был сильный, нож вошёл в грудь по рукоятку. И тут же ведьма затихла. Фриц Ламме вытащи нож, стал вытирать его об рваную одежду ведьмы.

— Ну, теперь, кажется, всё, — сказал кавалер, вставая из-за стола и разглядывая чёрную лужу, что растекалась под ведьмой. — Монах, прочитай какую-нибудь молитву, Максимилиан и Сыч, за мной.

Барон всё ещё удивлённо смотрел на труп, наверное ожидая очередного воскрешения.

— Пойдёмте, барон, — сказал Волков, — она больше не оживёт.

Перед тем как войти в камору, где сидел секретарь Вилли, кавалер что-то шепнул Сычу. Тот понимающе кивнул и глянул на Максимилиана. Затем все они вошли внутрь.

Секретарь не спал.

— Я же вроде всё сказал, — прошептал тот прежде, чем Фриц Ламме накинул ему на горло верёвку.

Он придушил секретаря, но не убивал его, Вилли вцепился в верёвку пальцами и держал её. Кое-как дышал, хотя лицо его побагровело. Он даже пытался что-то сказать.

Волков достал из сапога стилет, протянул его Максимилиану и произнёс:

— Кажется, вам по душе воинское ремесло?

— Что? — не понял юноша.

Он растерянно глядел на оружие, потом на кавалера, потом снова на оружие.

— Ну? Так вы сделаете это? — спросил Волков, всё ещё держа стилет пред юношей.

Максимилиан взял у него стилет и теперь поглядел на Вилли, Сыч держал его крепко, лицо секретаря было уже багровым, но он всё ещё был жив и таращился на оружие у Максимилиана в руке. Сипел, пытаясь что-то сказать.

— Ну, чего вы тяните, — спросил Волков, — или вам всё это нравится?

Максимилиан взглянул на него и, собравшись с духом, шагнул секретарю. Он воткнул ему оружие в живот. Струйка почти чёрной крови лизнула руку юноши, и он тут же инстинктивно вытащил стилет из тела секретаря и выронил его на пол. Отшатнулся и поглядел на кавалера.

Тот смотрел на него неодобрительно и спрашивал:

— Вы его пытаете, или убиваете?

Юноша смотрел на него ошарашено, он был не в силах говорить. А кавалер постучал себя пальцем по груди и произнес, показывая место:

— Бейте в сердце и не попадите в грудную кость. На оружии нет гарды, соскользнёт рука, и вы её себе располосуете.

Максимилиан кивнул головой, вздохнул и поднял с пола оружие. Подойдя к секретарю, который всё ещё шипел и сипел придушенный, снова вонзил в него стилет. Жало вышло из спины секретаря, даже чуть кольнуло Сыча в ляжку. На сей раз удар был более точен. Кровь залила юноше руку, но он не выпустил оружия и поглядел на Волкова, ища одобрения. Вилли тут же помер, обмяк. Сыч отпустил веревку, и он сполз на пол. А Максимилиан успел вытащить стилет. Волков смотрел на него и даже при тусклом свете лампы видел, как он бледен, как странно блуждают его глаза, как не хотят они глядеть в сторону мертвеца, словно боятся его разглядеть.

«Ну, что ж, мальчик, ты, кажется, хотел быть воином, — со злорадством думал Волков. — Добро пожаловать в корпорацию, это неприятно, а как ты хотел? Как ты будешь добивать раненых и пленных еретиков. Или, может, отпустишь их?»

Максимилиан протянул ему оружие. И Волков не стал ему выговаривать за то, что стилет был весь липкий от крови. Вытер его сам об мертвеца, а затем отмыл остатками воды, что была в кувшине у кровати. Он совсем не торопился, хотя чувствовал, знал, что и Максимилиану, и барону, и даже Сычу хочется уйти отсюда побыстрее. Нет уж, постойте рядом с трупом. Стойте тут, и ты, заказчик, и вы, убийцы, пока я отмою свой стилет. Они все стояли молча, ждали его.

Наконец, он спрятал чистое оружие себе в сапог и пошёл к выходу.

Там, в коридоре, когда монах уже вышел из пыточного зала, Волков нашёл начальника караула и сказал:

— Ведьма Рутт и её секретарь пытались убить барона, пришлось их успокоить. Похорони их, — он протянул стражнику талер, — и чтобы ни могил, ни надгробий, чтобы всё тихо было. Понял?

— А в реку можно их? — спросил понятливый начальник стражи.

— Да, в реку можно.

Волков пошёл на улицу, думал, что у барона хватит ума больше не лезть к нему хотя бы сегодня, но тот не унимался, догнал его на улице и заговорил, как всегда вкрадчиво и убедительно:

— Как я рад, что встретил вас. Даже не знаю, кто бы ещё мог всё это сделать.

Кавалер сразу понял, что это только начало, барон снова хватал его за рукав, а у него уже не было сил даже чтобы вырвать руку.

— Но нужно завершить дело, нужно сделать последний шаг, слышите, кавалер?

— Чувствую, дело не завершится, пока я не зарежу вас, — холодно сказал Волков.

— Нет, дело завершится только на банкире, — барон его даже остановил, зашептал возбуждённо, — банкир последний, кто видел бумаги.

— Идите к дьяволу, барон, — ответил Волков, даже не скрывая раздражения.

— Подождите, кавалер!

— К дьяволу, я сказал, — на сей раз Волков вырвался из цепких пальцев барона и пошёл к лошадям.

— Дело надо завершить. Понимаете?

— Наймите убийц, в этом гнилом городе это будет не сложно.

— Я уже подумал об этом, но я не знаю тут надёжных людей, — барон всё шёл и шёл рядом, — а если дело сорвётся, и банкир сбежит, что тогда делать?

— Не знаю, я по вашей прихоти уже казнил без суда двух людей. И хоть людишки были дрянь, но мне это успело наскучить. Ищите убийц.

Волков уж вставил ногу в стремя, как барон опять его схватил за рукав:

— Кавалер, — он задумался на мгновение, — у меня есть двадцать два гульдена золота. Больше нету, это последние. Я вам их отдам вперёд дела. И как только вы сделаете дело, я клянусь, что сразу напишу герцогу, сразу же! И буду представлять вас как нашего с ним спасителя. Буду писать о вас в самых прелюбезных формах. Вы узнаете, насколько герцог может быть благодарен. Вы удивитесь его щедрости.