Книга Так становятся звёздами. Часть 1, страница 40 – Екатерина Оленева

И вновь толпа радостно поддержала жестокое решение.

Приговорённый мужеложец, обшаривая глазами толпу, ухитрился встретиться с Гаитэ взглядом. В следующую же секунду он врезал под рёбра палачу, естественно, ошалевшему от такого поворота событий, увернулся от тюремной охраны, перескочил оцепление, в лёгкую раскидав с добрый десяток горожан, толпившихся вокруг и отчаянно ухватился за дверцы кареты.

Скорость, достойная восхищения!

Гаитэ сделала знак охране не оттаскивать несчастного.

— Ваша Светлость, сжальтесь! — прорычал приговорённый, продолжая цепляться за дверцу, всем видом давая понять, что если его и удастся отсюда оторвать, то только вместе с нею. — Я понимаю, что проявляю дерзость! Что достоин моей участи. Пусть меня казнят, но не так!

В первый момент Гаитэ растерялась, не сообразив, отчего он просит у неё защиты. Как он узнал, кто она такая? Потом сообразила — гербы на карете!

— К какой казни тебя приговорили?

— К четвертованию, Ваша Светлость.

— И твоя вина только в том, что ты… предпочитаешь мальчиков?

— Меня оклеветали, клянусь!

Гаитэ усмехнулась. Паршивец, возможно, лгал, но в его положении странно было бы говорить чистую правду. К тому же, прости господи, если все его прегрешения состоят лишь в странных сексуальных пристрастиях, то встречаются в этом мире грехи и похуже.

— Клянётесь? — переспросила Гаитэ.

— Ваша Светлость! — вновь уцепился за дверцу кареты преступник, словно клещ, со всей силой отчаяния. — Спасите меня! И, даю слово, я стану служить вам верно, как собака! Спасённая вами жизнь будет вам же и принадлежать!

Гаитэ посмотрела в светлые, дымчато-серые глаза.

Верность — то, что стоит дорого. Не государственного же преступника из оков правосудия вынимает? Даже не воришку? На мгновение промелькнула тень сомнения: что скажут по этому поводу Алонсон или Торн? Но письмо за корсажем, написанное Стеллой, где содержались требования к вассалам Рэйва признать власть Гаитэ, подчиниться её решениям с той же покорностью, с какой вассальные лорды уважали власть прежней герцогини, внушало уверенность, что на спасение какого-то мелкого правонарушителя Фальконэ посмотрят сквозь пальцы.

А ей верный человек нужен.

Просто позарез нужен!

Гаитэ встречалась с людской неблагодарностью не реже других, но решила, что ничем особенно не рискует, спасая несчастного от четвертования. Впереди многонедельный поход в обществе Сезара. Верный человек, если такого удастся сыскать, будет более, чем кстати. Нужен кто-то, кто станет служить только ей, и чтобы этот кто-то был не учтён Фальконэ, иначе его легко может постигнуть участь несчастных генералов.

— Освободите, — кивнула она своим стражникам.

— Но… на каком основании? — всплеснул руками судья.

Гаитэ ответила ему самым строгим взглядом, который только смогла изобразить:

— Именем императора.

И, чтобы у судьи не возникало лишних вопросов, бросила ему небольшой кошель с монетами — всю наличность, что имелась у неё с собой.

— Садитесь на козлах, позади кареты, — велела она спасённому проходимцу. — Впрочем, если предпочтёте сбежать, дело ваше.

— Я не нарушу данного слова, Ваша Светлость, — отвесил поклон мужчина.

Толпа, поняв, что представление отменяется, довольно быстро разошлась. Продолжающий лить дождь не способствовал прогулкам.

Гаитэ опустила кожаные занавески и собралась, было, облегчённо откинуться на спинку, как взгляд её наткнулся на закутанную в плащ, с опущенным на лицо с капюшоном, фигуру.

Не успела она испуганно ойкнуть, как затянутая рукой перчатка взметнулась вперёд, но не зажала ей рот, в всего лишь приложила к губам палец.

— Тс-с! Тихо!

Мужчина рывком сорвал с головы капюшон. Блеснули в полумраке тигриные глаза, сейчас показавшиеся Гаитэ совсем тёмными:

— Торн? О! Святые Духи! Как ты меня напугал!

Он гортанно засмеялся. Ровные белые зубы сверкнули между губами, как плотоядный жемчуг.

— Что ты здесь делаешь? — недовольно фыркнула Гаитэ.

Улыбка ещё продолжала играть на губах Торна, в то время как взгляд сделался серьёзен.

— Слежу за тобой, дорогая невестушка.

Гаитэ смотрела на него, чувствуя, как сердце горячими толчками колотится в груди.

— Зачем?

Где-то вдалеке прозвучал колокол. Порыв ветра сотряс карету, захлопав занавесками. Не отдавая отчёта, Гаитэ инстинктивно испуганно схватилась за руку Торна и в тот же миг, словно подхваченный этим залётным вихрем, Торн сорвался с места, пересев на скамью к ней, вцепившись ей в плечи.

— Чтобы ты не наделала глупостей, конечно. И, как думается, не зря. Зачем тебе вдруг потребовался этот жалкий срамник?

— Я пожалела его. По опыту знаю, что людям свойственно наговаривать друг на друга напраслину, а казнь слишком жестока, и…

— К черту его! Мне плевать, жив он или мёртв.

Он обнял её, прижимая к себе. Гаитэ не понимала, что происходит и почему Торн делает то, что делает. Но думать о причинах его действий у неё, по правде говоря, не было желания.

В раскачивающемся, туманном, холодном мире так приятно было оказаться в тёплых, сильных, надёжных руках.

«Ему нельзя верить. Никому нельзя верить», — с горечью напомнила себе Гаитэ.

Взгляд Торна тёмен и глубок.

— В городе наводнение, — промолвил он. — Погибло несколько пьяных нищих и несколько пьяных шлюх, не успевших вовремя подняться на возвышенность. Теперь горожане долдонят о каре божьей, повсюду вспыхивают беспорядки. Вот я и беспокоился о тебе.

О ней никто никогда не беспокоился. Все верили, что Гаитэ сильная. Что она со всем справится сама. А оказывается, это так приятно — когда кто-то просо беспокоится? Истосковавшись по простому человеческому теплу, участью, обществу Гаитэ против воли и разума, инстинктивно прильнула к обнимающему её Торну.

— Но зачем было тайком проникать карету?

— Тайком? От кого? — засмеялся Торн. — От стражников что ли? В этом не было необходимости. Они пропустили меня, как только узнали. Поцелуй меня.

Его требование застало врасплох. Гаитэ ожидала не этого.

— Что?

— Поцелуй меня.

— Но я… я не могу…

— Не можешь? И ты права! О поцелуях не просят. Вся прелесть поцелуя в его внезапности. После просьб и уговоров поцелуй теряет вкус.

Она не сопротивлялась в тот момент, когда, бережно взяв её лицо в свои ладони, словно переполненный до краёв кубок, Торн притянул её к себе и поцеловал.

Этот поцелуй не был похож на те, предыдущие. Он был упоителен, нежен до головокружения. И всё же долго сдерживать природный бешенный темперамент у Торна не вышло. Он с силой сжал податливое тело Гаитэ, покрывая поцелуями её губы, шею, грудь с такой нарастающей алчностью, что становилось трудно дышать. Но стоило Гаитэ испугаться этого неистового огня, как он тут же улёгся. Пусть и с сожалением, пусть с видимым усилием, но всё же Торн отпустил её.