Онлайн книга «Волоколамское шоссе»
|
Возле какого-то дома на бревнах стайкой уселись десять – двенадцать молодых лейтенантов в новехоньких шинелях, в непоцарапанных, непотрепанных ремнях. Без расспросов понятно: нам шлют пополнение. Кто-то из них, этих юношей, выпущенных лишь вчера-позавчера из военного училища, еще не слышавших, как свистит над ухом пуля, попадет, наверное, и в мой батальон. Что ж, вместе будем драться за Москву! Заезжаю к интенданту дивизии полковнику Сыромолотову. На него действительно требовалось нагрянуть. Не спешит расставаться со своими запасами. Доказывает, что я должен обратиться не к нему, а в полк, ибо батальон снабжается лишь через полк. Предъявляю приказ командира дивизии о том, что мой батальон является его резервом. Сыромолотов все же упирается. Продолжаю его убеждать. Ведь это же нелепость! Он хочет, чтобы все добро, которое получит батальон, сначала пропутешествовало на передовую, в полк, а затем, после разгрузки, перегрузки, пошло по тем же дорогам обратно в тыл дивизии, в мой резервный батальон. Эти доводы действуют. Рассматриваем мой список. Наряд наконец выписан – завтра же получим со склада нужное имущество. Покинув интенданта, выхожу на улицу. Синченко подвел Лысанку. – Товарищ комбат, я видел Заева… – Где? – Вон в той хате. Синченко показал на избенку с выбитыми стеклами. У двери похаживал часовой. Рядом, у бревенчатого дома, тоже дежурил часовой. В этом доме разместились прокуратура и Военный трибунал дивизии. Еду мимо. Останавливаюсь. Соскочив с Лысанки, направляюсь в трибунал. Часовой вызвал дежурного. – Вам кого, товарищ старший лейтенант? – Хочу узнать о деле Заева. Почему до сих пор нет приговора? – Сейчас наведу справку. Подождите немного. Через две-три минуты ко мне вышел военный следователь, пожилой серьезный человек. В руке он держал папку из плотной коричневой бумаги. Чернели буквы: «Дело»… Я представился, спросил: – Дело Заева еще не разбирали? – Очень хорошо, товарищ старший лейтенант, что вы приехали. По вашему рапорту трибунал не может приступить к рассмотрению дела. – Почему? – Во-первых, вы прислали бумагу без номера и без печати… – У меня в батальоне никаких печатей нет. – Во-вторых, – продолжал следователь, – для предания суду необходима санкция командира полка. – Значит, вы ничего не сделали? – Почти ничего… Только получил показания у арестованного. Он написал сам. И все признал. Можете ознакомиться. Следователь подал мне папку. Я ее раскрыл, увидел свой рапорт, затем уместившиеся на одном листке показания Заева. Твердым, разборчивым почерком было написано: «Я совершил воинское преступление, бежал с поля боя!». Далее в нескольких строчках перечислялись отягчающие обстоятельства: «Бежал на двуколке, где находился пулемет. Виновен и в бегстве бойцов-пулеметчиков». Заев не оправдывался. Он так и написал: «Никаких оправданий моему преступлению нет». Самый суровый прокурор вряд ли смог бы более непреклонно обвинять, чем это сделал сам Заев. Он уже подписал себе приговор. Я посмотрел на избу, где содержались арестованные. И вдруг в одном из окон увидел Заева. Обросший рыжей щетиной, он, прижав лоб к черневшей без стекол перекладине, впился в меня глазами. И вдруг я совершил поступок, которого еще минуту назад не ожидал от себя. Я разорвал папку на мелкие куски. Все разорвал – и мой рапорт и показания Заева. Ветер закружил, понес куски рваной бумаги. – Заев! – гаркнул я. Он замер, пальцы вцепились в переплет разбитого окна, взгляд засверкал. Следователь был возмущен: – Что вы делаете? Вы нарушаете законность. Я доложу… Командир дивизии узнает о вашем самоуправстве. Я уже опомнился. Действительно, так поступать нельзя. – Товарищ следователь, разрешите его освободить. Пусть искупит вину в бою. Следователь не сразу успокоился, назвал меня правонарушителем, потом махнул рукой, разрешил освободить Заева. Однако подтвердил, что о моем поведении будет доложено командиру дивизии. Через несколько минут освобождение Заева было оформлено. Вручив часовому бумажку, я крикнул: – Заев, иди в батальон! Он вмиг выскочил из хаты. – Есть идти в батальон, товарищ комбат. Не ожидая, чтобы я повторил приказание, он повернулся, как подобает солдату, через левое плечо и пошел длинными шагами. Пошел все быстрей, быстрей. Вот он скрылся за домами, за поворотом улицы. У меня еще оставались дела в Строкове. Побывав у начальника санчасти и в некоторых других тыловых отделах, я в сопровождении неизменного Синченко поехал к себе. Во дворе нашего дома меня встретил Бозжанов. Стараясь казаться встревоженным, хотя в его узеньких глазах я заметил хитринку, он спросил: – Товарищ комбат, что случилось с Заевым? Он пришел сюда. – Знаю, – сказал я. Притворная тревога сразу улетучилась с круглой физиономии Бозжанова. Он засиял. С одного моего слова он понял, что Заев прощен. Нарушая субординацию, он впереди меня побежал в дом. За ним и я вошел в штабную горенку. Весь мой маленький штаб был в сборе. Заев уже успел побриться, вымыться. Его нескладное, с утиным носом лицо было очень светлым. Казалось, сквозь загорелую кожу светит невидимая лампочка. Он стоял навытяжку в шинели, без пояса и без петлиц, в шапке без звезды. – Где его снаряжение? – спросил я. Бозжанов мгновенно бросился к сундуку, вытащил аккуратно упакованный, зашпиленный двойной булавкой сверток, раскрыл его. – Надевайте, Заев, все, что у вас было, – сказал я. Толстунов, Бозжанов, Синченко принялись обряжать Заева. Достав нитку, Рахимов умелыми стежками в одну минуту пришил к вороту шинели петлицы. Бозжанов вложил в нагрудный карман Заева пачку фотографий и писем. Толстунов застегнул на нем поясной ремень и пуговицы шинели. Синченко успел наскоро обмахнуть щеткой тяжелые заевские сапоги. Теперь Заев стоял в полном убранстве офицера. – Будешь опять командовать второй ротой, – сказал я. – Есть, товарищ комбат, командовать второй ротой! – Пойдешь в свою роту с начальником штаба, – продолжал я. – Соберешь бойцов и расскажешь им свои грехи. Сам расскажешь. – Есть, товарищ комбат. Честно расскажу. Из полевой сумки я вынул конверт, надписанный рукой Заева. – Вот твое письмо жене. Можешь разорвать. Заев взял конверт. Немного подумал. |