Онлайн книга «Волоколамское шоссе»
|
Кое-где, как и в Матренине, вьются дымки из печных труб, – наверное, бойцы кухарничают. Видны распряженные повозки: санитарная фура заведена во двор; на обочине стоят две наши пушки, их охраняет часовой. Расспрашиваю, где поместился штаб батальона. Еду дальше. Кто-то шагает навстречу. Странная фигура. Солдатская шапка, шинель, но… Из-под шапки выглядывает крыло гладко зачесанных женских волос. Осаживаю коня. – Кто такая? Зачем сюда попала? – Здравствуйте, товарищ комбат. Улыбка приоткрыла ровные белые зубы. Одетая в варежку рука взяла под козырек. – Заовражина, ты зачем здесь? – Тут наше место по приказу. – Какому приказу? – Начальника санитарной части. Будем делать вам прививки. – Какие еще, к чертям, прививки? – Уколы против брюшного тифа. Мы достали лампу-«молнию». И скоро начнем. – Ты, часом, не спятила? Завтра здесь, возможно, все будет гореть. Немедленно уноси отсюда ноги. – Нет, товарищ комбат, теперь не выгоните. Придется вам поговорить с моим начальником. – Что еще за начальник? – Военврач второго ранга. Можно сказать, майор. Женщина-врач. Она сказала, что никуда мы отсюда не уйдем. – Тогда выброшу отсюда вас. Не сказав больше ни слова, я поскакал к штабу. Еду по улице. Слышу: – Товарищ комбат! Оборачиваюсь, вижу Кузьминича. Он тяжеловато бежит, придерживая рукой полевую сумку. – Что там, Кузьминич, у вас стряслось? – Товарищ комбат, разрешите доложить. – Ну, не тяните. – Есть! – Он и впопад и невпопад старается употреблять уставные словечки. – Товарищ комбат, тут доктор, майор медицинской службы, начал делать бойцам уколы. – Начал? Кто разрешил? Вспомнилась недавняя встреча с Заовражиной. Принялась все же, черт возьми, за свое! У меня вырвался вздох. Вот чепуха! Хоть стой, хоть падай! – Вам, товарищ политрук, сегодня уже было сказано: когда наконец вы станете военным? Этот майор не вправе вам приказывать. Кузьминич смиренно – руки по швам – выслушал мой нагоняй. Пришлось отправиться к майору-доктору. Походная амбулатория была развернута в лучшем, самом большом доме. Огромная лампа-«молния», висевшая под потолком, лила яркий свет на застланные белейшими простынями стол, лавки, кровати. На плите в эмалированном тазике кипела вода. Смуглая женщина в белом халате – я сразу отметил ее точеное лицо, властную повадку – обернулась ко мне. Волосы, не совсем прикрытые медицинской белой шапочкой, были столь черными, что, казалось, отливали синевой. На стуле сидел ездовой Гаркуша. Засучив рукав, он с важным видом подставлял голый локоть. Я крикнул: – Гаркуша, почему тут околачиваешься? Кто разрешил? Гаркуша встал, скромно потупился. – Приглашен, товарищ комбат, по старому знакомству. А, еще один знакомец Вари Заовражиной! – Убирайся отсюда! Ну, живее поворачивайся! Взяв шинель, Гаркуша, не теряя достоинства, но и не мешкая, покинул комнату. Женщина-майор холодно сказала: – Товарищ старший лейтенант, следовало бы вести себя приличнее. И прежде всего полагается представиться. Я извинился, назвал себя. – А вас, доктор, попрошу прекратить эту затею. – Какую затею? Мы обязаны сделать уколы. Это приказ по дивизии. – Не знаю. Не могу разрешить. – Что вы волнуетесь? Укол вызывает только легкое недомогание на один-два дня. Зато потом… – Доктор, поймите, у меня задача. Возможно, завтра придется вступить в бой. Как раз в эту минуту на воле бабахнул очередной разрыв. Оконные стекла слегка задребезжали. Я продолжал: – Мы уже и сегодня под огнем. Вы разве не слышите? – Слышу. Что же особенного? Удивляюсь, старший лейтенант, вашей нервозности. – Доктор, извините, не могу больше уделять вам время. Уезжайте отсюда. – Нет, у меня свои обязанности. Я рассвирепел: – Приказываю через два часа оставить расположение батальона. – Вы не имеете права мне приказывать. – Убирайтесь к черту! Властная – чуть не сказал: царственная – женщина вскинула голову: – За это вы ответите! И никуда мы отсюда не уйдем! Не знаю, где притаилась в эти минуты Заовражина. Впрочем, я и не желал этого знать. Сочтя разговор законченным, я вышел, с силой хлопнув дверью. Постепенно собрался весь мой маленький штаб. Из Матренина явился Толстунов, от Заева, с затерянной средь леса высотки, пришел невеселый, усталый Бозжанов. Сидим молча. В печи трещит огонь. Заслонка открыта. Отсветы пламени играют на обоях. Невольно разглядываю узор: по немаркому, серому фону рассыпаны серебристые трилистники. Или, может быть, птицы. У косяка оконной рамы отодралась полоса и свисает до полу. Никто уже не поднимает этих оторванных птиц. Хозяева оставили жилье, ушли, а мы… Мы здесь жильцы временные. Вернее, даже кратковременные. На квадратном дубовом столе разложено бумажное хозяйство Рахимова; несколько остро очиненных цветных карандашей покоится на разостланной топографической карте. Рахимов уже написал и отправил донесение, сейчас он вырисовывает на листе ватмана оборону батальона. Входит Тимошин. Этот деликатный лейтенант-юноша ступает осторожно, словно бы стесняясь нарушить тишину, мою задумчивость. И останавливается около двери. – Что тебе, Тимошин? – Товарищ комбат, дали связь из штаба дивизии. – Хорошо! Иди! Он отдает честь, уходит. Поцарапанная брезентовая коробка, вмещающая телефонный аппарат, стоит на подоконнике. Рядом присел дежурный боец-связист. Он произносит: – Вызывают, товарищ комбат. – Кто? – Сверху. Из дивизии. Беру трубку. – Комбат? Мгновенно узнаю могучий голос Звягина. – Да, товарищ генерал-лейтенант. Замечаю: Бозжанов поднял круглую стриженую голову, посмотрел на меня. Потом снова опустил. – Приказ исполнили? – Да. – Донесение написали? – Да. – Ну, теперь спокоен за вас… Как ведет себя немец? Похлестывает? – Да. Но уже пореже. |