Онлайн книга «Волоколамское шоссе»
|
Вытянувшись, я доложил о прибытии. Панфилов достал часы, взглянул. – Раздевайтесь. Садитесь к огоньку. Привстав, он разостлал портянку, сыроватую с одного конца, поставил ступню на сухой край холста и быстро, умело, по-солдатски, навернул без складочки. Затем обулся. Потемневшая на дожде шинель со скромными, защитного цвета звездами сушилась у огня. Видимо, принимая прибывшую часть, Панфилов ходил на рубеж, много времени провел под дождем и, быть может, не спал всю ночь. Однако в морщинистом пятидесятилетнем лице, очень смуглом, с черными подстриженными усиками, не проглядывала угрюмость утомления. – Вам, товарищ Момыш-Улы, слышно было, как мы сегодня-то? – прищурившись, с улыбкой спросил он. Трудно передать, как приятен был мне в тот момент его спокойный, приветливый голос, его лукавый прищур. Я вдруг почувствовал себя не одиноким, не оставленным с глазу на глаз с врагом, который знает что-то такое, какую-то тайну войны, неведомую мне – человеку, никогда не испытавшему боя. Подумалось: ее, эту тайну, знает и наш генерал – солдат прошлой мировой войны, а затем, после революции, командир батальона, полка, дивизии. Панфилов продолжал: – Отбили… Фу-у-у… – Он шутливо отдышался. – Боялся. Только никому, товарищ Момыш-Улы, не говорите. Танки ведь прорвались… Вот и он, – Панфилов показал на адъютанта, – был со мною там, кое-что видел. А ну, скажи: как встретили? Вскочив, адъютант радостно сказал: – Грудью встретили, товарищ генерал. Странные, крутого излома, черные панфиловские брови недовольно вскинулись. – Грудью? – переспросил он. – Нет, сударь, грудь легко проткнуть всякой острой вещью, а не только пулей. Эка сказанул: грудью. Вот доверь такому чудаку в военной форме роту, он и поведет ее грудью на танки. Не грудью, а огнем! Пушками встретили! Не видел, что ли? Адъютант поспешил согласиться. Но Панфилов еще раз едко повторил: – Грудью… Пойди посмотри, кормят ли коней… И вели через полчаса седлать. Адъютант, козырнув, сконфуженно вышел. – Молод! – мягко сказал Панфилов. Посмотрев на меня, затем на незнакомого мне капитана, Панфилов побарабанил по столу пальцами. – Нельзя воевать грудью пехоты, – проговорил он. – Особенно, товарищи, нам сейчас. У нас тут, под Москвой, не много войск… Надо беречь солдата. Я напряженно слушал генерала, стремясь найти в его словах ответ на измучившие меня вопросы, но пока не находил. Подумав, он добавил: – Беречь не словами, а действием, огнем. Затем Панфилов сказал: – Теперь у вас, товарищ Момыш-Улы, новый сосед. Знакомьтесь-ка: капитан Шилов. Капитан стоял у стола – высокий, статный, молодой для своего звания, на вид лет двадцати семи. На голове была не ушанка, как у всех нас, бойцов и командиров панфиловской дивизии, а защитного цвета фуражка с пехотным малиновым кантом. Он не произнес ни одного слова, но даже и эта манера молчать, пока не обратится старший, наряду с формой, выправкой, выдавала кадровика. Мы поздоровались. – Ехали по дороге, товарищ Момыш-Улы? – спросил Панфилов. – Да, товарищ генерал. – Отставших много? – Много, – сказал я. У Панфилова досадливо вырвалось: – Эх!.. Он повернулся к капитану. Покраснев, Шилов стал «смирно». Но вместо выговора Панфилов сказал: – Знаю, знаю, капитан, о чем вы думаете. Кто-то их воспитывал, кто-то их учил, а теперь изволь-ка расплачивайся, капитан Шилов. Так? Панфилов улыбнулся. Улыбнулся и Шилов. Напряженность покинула его. – Нет, товарищ генерал-майор, не так. – Не так? Живым движением генерал подался к капитану. В маленьких глазках блестело любопытство. Шилов твердо ответил: – Не о себе думаю, товарищ генерал-майор. Люди не расплатились бы. Разрешите выйти, принять меры, товарищ генерал-майор. – Что, взгреете отставших? – Нет, товарищ генерал-майор. Взгреть придется командиров. И прикажу выяснить, кому надлежит двойная порция. Панфилов засмеялся: – Добре, добре, капитан. – Разрешите выйти? – Подождите. Панфилов помолчал, подумал. Затем повторил: – Так вот, товарищ Момыш-Улы, теперь у вас новый сосед. Батальон слабенький. Слабо подготовленный. Так, капитан? – Да, товарищ генерал-майор. Обращаясь ко мне, Панфилов объяснил, что дивизии был передан запасный батальон, расположенный в Волоколамске. Капитан лишь несколько дней назад принял батальон. – Прежнего командира пришлось отставить, – говорил Панфилов. – Распустил людей, жалел. Чудак! Ведь жалеть – значит не жалеть!.. Вы меня поняли, капитан? – Да. Я это знаю, товарищ генерал-майор. Несколько секунд Панфилов молча смотрел на серьезное молодое лицо капитана Шилова, потом повернулся ко мне: – Вас, товарищ Момыш-Улы, я вызвал вот для чего… Во мне все напряглось. Но генерал просто сказал, что мне и капитану Шилову надлежит вместе осмотреть стык и промежуток. – Если противник войдет в стык, бейте его вместе. Подготовьтесь к этому. По всем вопросам связи и взаимодействия договоритесь на местности. Друг друга в беде не оставляйте. Еще раз внимательно поглядев на капитана, Панфилов разрешил ему выйти. Для меня ничего не прояснилось. Меня по-прежнему терзали вопросительные знаки. «Бейте его вместе!» Как? Какими силами? Снять людей из окопов? Оголить, открыть фронт? А что, если противник одновременно ударит в другом пункте? «Бейте его вместе!» Но ведь и противник будет бить нас; будет бить превосходящими силами, в разных точках, с разных сторон. Ловя каждое слово Панфилова, я отдавал себе отчет: тайна боя, тайна победы в бою для меня по-прежнему темна. За капитаном затворилась дверь. – Кажется, золотая голова, – раздумчиво сказал Панфилов. – Значит, товарищ Момыш-Улы, отставших много? Очень много? – Много, товарищ генерал. – Да, хлебнешь горя и с золотою головой, если солдат не подготовлен. Лицо Панфилова стало на миг очень утомленным, сумрачным. Но тотчас, взглянув на меня, он улыбнулся. Живо заблестели маленькие глазки с мелкими морщинками вокруг. – Ну, товарищ Момыш-Улы… рассказывайте-ка… Я кратко доложил об успехе ночного налета. Но Панфилов выспрашивал, добивался подробностей. И опять, как и в нескольких случаях прежде, получился не доклад, а разговор. Подмигнув, Панфилов сказал: |