Онлайн книга «Волоколамское шоссе»
|
Я отправил на выручку полувзвод нашей разведки. Полувзвод! Такими силами мы тогда воевали. Командиру я приказал: «Подойди незаметно, не лезь напропалую, действуй с умом, с выдержкой, дождись темноты, в темноте свяжись с Брудным, помоги ему». Брудному я велел передать: пробившись, пусть опять выходит со взводом на дорогу, как ему приказано; пусть завтра из другой засады снова встретит немцев огнем. Отпустив командира, я вышел из блиндажа под мглистое, низко нависшее небо. До сумерек оставалось часа два. Не хотелось видеть людей, разговаривать. Не думалось ни о чем, кроме как об отрезанном взводе, о пятидесяти бойцах, что борются в придорожном лесу. Я медленно шагал к реке. В поле красноармейцы поднимали стылую землю, подтаскивали лес, возводя ложную позицию. Не захотелось подходить и туда. Издали показалось: копают с роздыхом, копаются… Скорее! Наши люди, пятьдесят бойцов, держатся, дерутся за рекой, отвоевывая для нас эти часы, эти минуты, приковывая врага. Я чувствовал: подойду, и напряжение прорвется, накричу на виноватого и неповинного. Ухо пыталось уловить: не донесутся ли из-за реки хлопки немецких минометов? Нет, там тихо. А вдруг там все уже кончено? И я никогда не увижу моего Брудного, моего Курбатова, других. Впоследствии, загрубев на войне, сердце не часто томилось и болело так. Вернувшись в блиндаж, я ждал разведчиков, ждал вести. – Товарищ комбат, вас, – произнес телефонист. Звонил командир второй роты лейтенант Севрюков. Он доложил: – Товарищ комбат! Взвод лейтенанта Брудного вырвался из окружения. Я быстро спросил: – Откуда вы знаете? – Как откуда? Они, товарищ комбат, здесь. – Где? – Так я же докладываю, – Севрюков говорил со свойственной ему неторопливостью, которая подчас бывала для меня пыткой, – я докладываю, товарищ комбат, здесь. Вышли в расположение роты. – Кто? Я все еще не понимал или, вернее, уже понял, но… Но, может быть, сейчас, сию минуту все разъяснится по-другому. Севрюков ответил: – Лейтенант Брудный… и бойцы. Те, которые вернулись. Шестеро убиты, товарищ комбат. – А немцы? А дорога? Вопрос сорвался с языка, хотя к чему было спрашивать? Ведь ясно же… Дошел ответ Севрюкова: дорога захвачена врагом. Я молчал. Севрюков спросил: – Товарищ комбат, вы у телефона? – Да. – Позвать, товарищ комбат, к телефону Брудного? – Не надо. – Пусть идет к вам? – Не надо. – А что же? – Ждите меня. Положив трубку, я не сразу встал. Так вот оно – самое страшное. Страшна была не потеря дороги. К этому я был подготовлен. По нашему же тактическому замыслу, это должно было случиться завтра-послезавтра. Но сегодня мой лейтенант, мой взвод, мои бойцы отошли, бросили дорогу без приказа. Бежали! Через несколько минут я подъехал верхом к командному пункту второй роты. Недалеко отсюда трое суток назад, в памятных сумерках, я провожал бойцов. И теперь были сумерки. Но тогда, трое суток назад, меня встретил строй. Теперь вернувшиеся красноармейцы устало сидели и лежали на земле, покрытой ранним снегом. У блиндажа – у покатой горбинки, теряющейся в неровностях берега, – стояла группа командиров. Кто-то, маленького роста, отделился от группы и побежал ко мне. На бегу он подал команду: – Встать! Смирно! Это был Брудный. Добежав, он четким движением отдал честь и вытянулся передо мной. – Товарищ командир батальона… – взволнованно начал он. Я перебил: – Лейтенант Севрюков! Ко мне! Севрюков тяжеловато подбежал. – Кто здесь у вас старший начальник? – Я, товарищ комбат. – Почему же не вы командуете? Почему взвод не выстроен? Что за кабак? Всем выстроиться! Командирам тоже! Подошел Бозжанов. Он тихо спросил по-казахски: – Аксакал, что произошло? Я ответил по-русски: – К вам, товарищ политрук, не относится приказ? В строй! Несколько секунд Бозжанов стоял, подняв ко мне полноватое лицо. Он явно хотел что-то сказать, но не решился. Он понимал, что я сейчас не приму, не потерплю успокоительного слова. Строгая линия строя зачернела на снегу. Было тихо. Лишь издали, из глубины, с востока, доходила глухая канонада. Я подъехал к строю. На этот раз рапортовал Севрюков. Рядом, напряженно вытянувшись, стоял Брудный. Я повернулся к нему: – Докладывайте. Он заговорил торопливо: – Товарищ комбат, сегодня усиленный взвод под моей командой уничтожил около ста фашистов, но нас окружили. Я принял решение: атаковать, пробиться… – Хорошо. А почему вновь не вышел на дорогу? – Товарищ комбат, за нами гнались… – Гнались? Я со злобой, с ненавистью выкрикнул это. – Гнались? И у тебя повернулся язык оправдываться этим? Враг объявил, что будет гнать нас до Урала. Так и будет, что ли, по-твоему? Мы отдадим Москву, отдадим нашу страну, прибежим к семьям, к старикам, к женщинам и скажем: «За нами гнались…» Так, что ли? Отвечай. Брудный молчал. – Жаль, – продолжал я, – что тебя не слышат женщины. Они надавали бы тебе пощечин, они оплевали бы тебя. Ты не командир Красной Армии, ты трус. Из глубины опять дошел глухой пушечный рокот. – Слышишь? Немцы и там – позади нас. Там враг пробивается к Москве. Там дерутся наши братья. Мы, наш батальон, прикрываем их здесь от удара сбоку. Они верят нам, верят: мы устоим, не пропустим. А я поверил тебе. Ты держал дорогу, ты запер ее. И струсил. Бежал. Думаешь, ты оставил дорогу? Нет! Ты отдал Москву! – Я… я… я думал… – У меня с тобой разговор кончен. Иди. – Куда? – Туда, где твое место по приказу. Я показал за реку. Голова Брудного дернулась, словно он хотел посмотреть назад, куда указывала моя рука. Но он сдержал это движение, он продолжал стоять передо мною «смирно». – Но там, товарищ комбат… – хрипловато выговорил он. – Да, там немцы! Иди к ним! Служи им, если хочешь! Или убивай их! Я не приказывал тебе явиться сюда. Мне не нужен беглец! Иди! – Со взводом? – неуверенно спросил Брудный. – Нет. У взвода будет другой командир! Иди один! Командир батальона по-разному может применить власть к офицеру, не выполнившему боевого приказа: послать его снова в бой, отрешить от должности, предать суду и даже, если требуется обстановкой, расстрелять на месте. А я… Я тоже вершил суд на месте. Это был расстрел перед строем, хотя и не физический, – расстрел командира, который, забыв воинскую честь, бежал вместе с бойцами от врага. За бесчестье я карал бесчестьем. |