Книга Око Озириса, страница 16 – Ричард Остин Фримен

– Мы с Торндайком думаем лишь о том, как помочь вам и мистеру Годфри в вашем деле, которое зашло в тупик из-за нелепого завещания Джона Беллингэма.

– Не правда ли, странно, – покачала она головой, – о чем бы мы ни говорили, мы неизбежно возвращаемся к моему дяде. Кстати, экспонаты, которые он пожертвовал музею, расположены в том же помещении, что и изображение Эхнатона. Не желаете взглянуть?

– С огромным удовольствием.

– Мне хотелось бы, если позволите, представить вам одного своего милого старого друга, – робко произнесла она, видимо, читая на моем лице недовольство, поскольку, что греха таить, в душе я посылал этого друга к черту – разумеется, из ревности.

Ее смущенный взгляд и внезапно вспыхнувший на лице румянец показались мне предвестниками чего-то нехорошего, и, пока мы поднимались по лестнице под широкую арку, я напряженно молчал, изредка боязливо поглядывая на свою спутницу и страшась ее холодной непроницаемой улыбки. Наконец она остановилась напротив стенной ниши и обернулась ко мне.

– Вот мой друг, – указала она. – Артемидор из Фаюма. Не смейтесь, я серьезно. Разве вы не слышали о благочестивых католиках, которые молятся какому-нибудь давно умершему святому? К Артемидору у меня именно такое чувство. Если бы вы знали, сколько утешения он доставляет мне в моем одиночестве! Вы считаете меня экзальтированной эгоисткой? – спросила она с горестным вздохом, так как я продолжал молчать.

– Вовсе нет, – серьезно заверил я. – Я вас вполне понимаю, но не могу это выразить.

– Слова не всегда удается найти, главное – чувства. Я надеялась, что вы меня поймете. – И она улыбнулась мне так, что радостная дрожь пробежала по всему моему телу. – Ладно, нам надо торопиться, чтобы успеть осмотреть дары моего дяди, так как тот зал сегодня закрывается в четыре часа.

Мы перешли в соседний зал и остановились перед стеклянной витриной, за которой помещался богато изукрашенный футляр с мумией писца ХХII (Ливийской) династии Себекхотепа, а рядом – утварь из его гробницы. Я увидел четыре канопы – ритуальные сосуды, где древние египтяне хранили забальзамированные внутренние органы; несколько ушебти со скрещенными на груди руками; принадлежавший покойному письменный прибор с обозначенным на нем именем фараона Осоркона I, в царствование которого жил Себекхотеп, а также предметы быта. Все названия сияли золотистыми буквами на черном фоне, рядом с каждым, шрифтом чуть мельче, приводилось краткое пояснение, а внизу я прочел на табличке: «Дар Джона Беллингэма, сквайра».

– Они соединили все экспонаты в одной витрине, – пояснила мисс Беллингэм, – чтобы показать содержимое гробницы человека, принадлежавшего к древнеегипетской знати. Как видите, и в загробной жизни образованный египтянин оставался верен своей профессии: при Себекхотепе обнаружили принадлежности, с помощью которых он писал на папирусе.

– А рабы при нем были? – поинтересовался я.

– Разумеется. Вот эти маленькие фигурки, или ушебти, – и есть прислужники покойного в царстве мертвых. Остаться без слуг в загробном мире знатный египтянин не мог. Забота о комфорте – прежде всего. Странная идея, да? Между тем она весьма логична, если верить в продолжение жизни независимо от тела.

– Маска в верхней части футляра – это портрет?

– Даже больше, чем портрет. До известной степени это – лицо покойного. Мумия обмотана в пелены из нескольких слоев, льняных или папирусных, соединенных клеем и цементом. Пелены подогнаны к телу и четко обрисовывают его контуры. Когда цемент высыхал, пелены покрывали тонким слоем штукатурки, а лицу придавали рельефность. Затем мумию украшали и наносили надписи. Тело в пеленах – это как орех в скорлупе, в отличие от более древних мумий, которые просто обматывали тканями и клали в деревянный гроб.

Тихо подкравшийся к нам служитель музея вежливо предупредил, что зал закрывается, и попросил приходить в следующий раз. Мы решили выпить чаю и отправились в молочную, где засиделись дольше обычного, поскольку работа с выписками закончилась. Домой мы возвращались не спеша и на углу одной из улиц подошли к газетному киоску. К стеклянной витрине был прислонен номер «Дейли телеграф», кажется, вчерашний; нам бросился в глаза крупный заголовок на первой полосе: «Новости о пропавшем человеке». Мисс Беллингэм вздрогнула и побледнела:

– Господи, как страшно!

– Что именно? Я не читал газет вот уже неделю, – ответил я ей.

– Понятно, это я вас отвлекала своими злосчастными проблемами. Мы с отцом тоже редко покупаем газеты, нам дает их мисс Оман. Она – как вампир. Обожает убийства и прочие кровавые истории, и чем кошмарнее, тем лучше.

– Так что там за новости?

– Нашли останки какого-то пожилого мужчины; его убили и разрезали на куски. Я дрожала, пока читала, а отца чуть не хватил сердечный удар. Мы оба невольно подумали о бедном дяде Джоне.

– Я читал про скелет левой руки, найденный в овраге вблизи овощных грядок в Сидкапе.

– Это не все. Полиция энергично взялась за дело и отыскала другие фрагменты тела: на берегу Крэя и еще где-то на западе Кента, – а вчера в газетах написали, что недалеко от нашего старого дома тоже обнаружили кости.

– Как? В Эссексе? – опешил я от неожиданности.

– Да, в лесу Эппинг. Ужасно! Наверняка их зарыли, когда мы с папой жили в Вудфорде. Отец чуть не расплакался, а потом пришел в такую ярость, что собрал газеты в охапку и вышвырнул в окно. Они перелетели через ограду, и мисс Оман пришлось бежать за ними и собирать по всему двору.

– Мистер Беллингэм допускает, что это останки его родного брата?

– Думаю, да, но он упорно отмалчивается, а я не смею заговорить первой. Мы ведь обнадеживаем друг друга, что дядя Джон до сих пор жив.

– Вы сами в это верите?

– Нет, и отец не верит, просто не желает признаться.

– А какие именно кости нашли, не помните?

– Вроде бы, поблизости от реки – бедренную кость, но я могу ошибаться. Мисс Оман наверняка даст вам исчерпывающие сведения. Она обрадуется, если кто-то разделит круг ее увлечений, – с грустной улыбкой добавила мисс Беллингэм.

– Я боюсь вампиров, – отшутился я, – притом таких сварливых.

– Не ругайте ее, доктор Барклей, – заступилась мисс Беллингэм. – Она отзывчивая, хотя иногда ворчит, и сердце у нее доброе, а ее кротость поистине ангельская.

– Не спорю, мне она тоже нравится, – смягчился я в угоду Руфи.

– Может, заглянете к нам на минутку поболтать с отцом?

Я кивнул и навестил мистера Беллингэма; мы немного поговорили о музее и моих впечатлениях от древнеегипетских экспонатов, после чего я объявил, что мне пора в амбулаторию. Спускаясь по лестнице, я старался скрипеть как можно меньше, но обувь, увы, подвела меня. Едва я приблизился к комнате хозяйки, дверь приоткрылась и оттуда высунулась голова мисс Оман.

– На вашем месте я сменила бы сапожника, – ухмыльнулась она.