Книга Я вам не ведьма!, страница 29 – Эйта

Вслед за банкой, правда, не в окно, а в открытую форточку влетела Каркара и уселась на письменный стол с таким видом, будто очень горда своим поражающим воображение броском.

Тщедушная ворона в ворохе бумаги на письменном столе смотрелась, как родная. Глаза ее сияли жутким, холодным светом. Не хватало только черепа и пузыречков с разноцветным содержимым, чтобы я почувствовала себя настоящей злобной ведьмой.

Меня наконец отпустило. Паническое: «что делать, если коменда увидит разбитое окно???» отодвинуло и тяжелые мысли о моей мнимой беременности, и даже грустный образ нэя Элия.

Я поставила банку на стол и присела среди осколков. Попыталась как-то состыковать два самых крупных.

Оказывается, в Академии Ведовства и Чародейства стекло так просто не срастается обратно. А жаль. Впрочем, у меня все равно не было плана действий, зато была слабая надежда, что Бонни сможет как-то справиться с этим магией: она в ней куда сильнее меня.

И я продолжила собирать осколки, как паззл.

Очень… медитативное занятие.

Лампа бросала теплый отсвет на стекло, луна не отставала, добавляя отблескам холодных оттенков, и осколки почти сияли. Я на краткое время почувствовала себя той маленькой девочкой, которая не отличит стекляшки от настоящего алмаза, и у которой куда больше драгоценностей, чем у ее папеньки.

Осколков оказалось не так много, и я достаточно быстро и просто собрала нужную фигуру. Провела пальцем по трещине: машинально, почти непроизвольно…

И она исчезла.

В смысле совсем исчезла.

Несколько кусков стекла снова стали одним!

Потому что я ткнула в него пальцем!

Я что, правда ведьма, что ли?

Вот такой меня Бонни и застала: чумазой, немного зареванной, встрепанной и отчаянно пытающейся повторить случайно вышедший фокус.

Вообще-то вряд ли она собиралась со мной разговаривать или что-то еще, но ветер так красноречиво дул в разбитое окно, а я копалась в острых осколках…

— Да порежешься же, дура! — рявкнула она, присаживаясь рядом и хватая меня за руки, — Ты чего, голыми руками полезла собирать?

Я продемонстрировала совершенно чистые ладони.

— Не порежусь, оно не острое.

— Ничего себе не острое! — охнула Бонни, — Да ты спятила! Брось гадость, говорю! Да что тут произошло?!

— Твоя ворона разбила окно вон той банкой, — я кивнула в сторону стола, — и горда этим.

— Ой.

— Ага, — я вздохнула, — и-и-и… и это, ну. В общих чертах… А, вот, смотри, это я магией трещину убрала. Вот. И еще смогу! Только не знаю, как у меня получилось…

— Ты такой ребенок, — вздохнула Бонни, — ну серьезно.

— Я… — я отвела глаза.

Я правда хотела извиниться, но мне было так стыдно, что выговорить ничего не получалось.

Бонни покачала головой.

Она не прикоснулась к осколкам, хотя могла бы и помочь мне собрать окно. И ворону не торопилась ругать.

И меня.

И это давило, как могильная плита. Я пыталась что-то сказать, но вместо этого сглатывала слюну и все пыталась срастить это дурацкое окно. Но магия отказывалась твориться; и вся я была такая жалкая и растерянная, что на месте магии я бы вообще меня бросила, неудачницу.

Бонни еще раз вздохнула и скрестила руки на груди.

У нее был такой взгляд… укоряющий.

— Я… Привыкла, — наконец смогла начать я, — привыкла, что… привыкла, что у меня есть деньги. Это вроде как… часть меня. То, что я богата. Я рыжая и богатая, понимаешь? Богатая, рыжая, танцую неплохо… Папенька меня лю…

Я сглотнула.

Я не смогла выговорить слово «любит». Как будто непреложная истина, правда, верная, как нэйе Улина, куда-то исчезла, сбежала, оставив мне только жалкое блеющее «лю». И вслед за первым дезертиром побежали и все остальные.

Я неплохо танцую? Может, учитель танцев восхищался не мной, а звонкой монетой, которую ему платили в конце занятия?

Я богата?

А впишет ли папенька дочь-ведьму в завещание?

И только коса оставалась рыжей, хотя я бы не удивилась, если бы она вдруг поседела. Просто потому, что мироздание решило окончательно выбить почву у меня из-под ног.

— То есть, когда я об этом говорю… я хотела сказать, — наконец собралась с мыслями я, — что… не потому что я хочу напомнить тебе, что ты не богатая. Или выделиться. Просто это… часть меня? И… И…

— И? — подняла брови Бонни.

— И-ик!

Я закрыла лицо руками: к моим щекам прилило столько крови, что я, наверное, светилась в темноте.

Меня погладили по голове.

— Извини, — так просто и легко сказала Бонни, — мне тоже стоило тебе поверить. Но ты так просто об этом говорила, что я решила, что это шутка. На самом деле ты почти не задаешься. Ты молодец.

— А ты разбила окно! — Буркнула я.

Теперь пылали даже уши.

— Я вижу, ты делала домашку? — Спросила Бонни беззаботно, разом превратившись в самую обычную и не обиженную Бонни.

Я поглядела в щелочку между пальцами: куда-то делся и этот ее строгий взгляд, и она больше не хмурилась. И руки не скрещены!

— З-за… Сделала! — радостно выпалила я.

— Списать…

— …не дам. — я покачала головой, — тебе нельзя списывать, Бонни. У тебя и так знаний никаких. Где ты была вообще?

Кажется, она не очень расстроилась. Пожала худыми плечами, хрустнула пальцами.

Подошла к нашему общему столу и аккуратно сложила все мои бумаги в стопку. Она делала это так быстро и ловко, как будто полжизни посвятила уборке.

Села на стул.

— Местный Хранитель Леса передал мне приглашение, — сказала она, — и я пошла.

Она подвинула к себе учебник по хашасса.

Открыла.

Несколько минут старательно вглядывалась в страницы, хмуря лоб.

Я затаила дыхание: у нее на лице была написана такая концентрация, что я испугалась, что помешаю.

Вдруг она рывком обернулась ко мне.

— Знаешь, что странно? — она обняла стол за спинку, оперлась на нее подбородком, — В первый раз вижу Хранителя Леса, который кому-то подчиняется. Они обычно очень заносчивые. Но ведьмы его сломали…

— Это плохо? — спросила я.

— Это как единорог под седлом, — вздохнула Бонни, — как таинственные знаки на древнем колодце, исполняющем желания, на которые ты любовалась все детство. А потом пошла в сельскую школу и выучилась грамоте. Легко догадаться, во что они сложились…

Я покачала головой.