Онлайн книга «Я вам не ведьма!»
|
Придется лечь спать. Лучше самой пойти, чтобы не чувствовать себя потом мешком с картошкой, с Щиц станется… Но мысль о кровати внушала страх. Вот, от чего я бежала. Я боялась того… той, что обязательно встретит меня во сне. Сколько бы не убеждали меня в обратном Щиц и Бонни, где-то в глубине души я отлично знала, что она во всем лучше меня. Сильнее. Могущественнее. И была готова к поражению. — Я сама дойду, — сказала я Щицу, — не беспокойся. — Точно не хочешь прокатиться? — Тоже мне, лошадка, — фыркнула я, — не волнуйся за меня, ладно? — Я не думаю, что это мой выбор, — хмыкнул Щиц, — без обид. — Никаких обид. Но мне стоит напомнить: выбор как раз-таки твой. Он все-таки увязался вслед за мной: тонкий серпик луны наконец прорвался сквозь распухшие облака и теперь отчаянно светил нам в спину, и достаточно было посмотреть под ноги, чтобы увидеть нашу общую страшную горбатую тень. Хотела бы я встретить Щица в расцвете его сил — тогда не пришлось бы сейчас тащиться в темноте. Он бы придумал какие-нибудь фонарики или светлячки… Или я бы смогла их наколдовать. Забавно выходит: связанные вот так мы слабы. Но порознь — совсем ничего не можем. Папенька меня такому никогда не учил. Папенька всегда справлялся сам. У него не было друзей — были партнеры, были должники, были выгодные сделки, и сделки похуже; даже моя мама… Да. Моя мама была одной из самых удачных его сделок. Я даже не уверена, любил ли он ее. Мне говорили то, что положено говорить маленькой девочке, множество добрых и красивых слов, но сейчас, оказавшись в Академии, так далеко от уютного родного дома, я все больше задумываюсь, какие из этих слов всего лишь удобная полуправда, а что и вовсе наглая ложь, за давностью лет ставшая частью подлинной семейной истории. Когда я ловила ухом отголоски сплетен, я всегда думала, что это всего лишь часть глупых и скучных взрослых заморочек, и пропускала их мимо ушей. А сейчас я, кажется, повзрослела, и очень жалею, что не вслушивалась. — Выбор мой, — вдруг сказал Щиц после очень долгого молчания, — но если бы я вернулся в тот момент… — Ты бы отказался? — Нет, — вздохнул Щиц, — просто знал бы, что этот тот случай, когда даже выбор — это отсутствие выбора. — Ты опять говоришь, как оживший учебник философии, — надулась я, нутром почуяв, что это были не самые приятные слова, но так до конца и не понимая, что именно мне только что сказали. — Когда-то я много читал. — А сейчас? — М-м-м… стираю белье? Слушаю нытье? Разруливаю чужие любовные проблемы? — Ты стал мне идеальной женой, Щиц, — буркнула я, — Молодец. Даже фигурную пилежку освоил. — Ну что ты, я только учусь, — рассмеялся тот, — вот и дверь, заходи, ну… — Давай еще кружок. — Не надышалась еще? — Просто… Хочу… — я замялась, — просто еще кружок. Меня так и тянет в лес, надеюсь, так устану, что не доползу дотуда, даже если на меня наденут сапоги-самоходы… — Не наденут. — Что? — Ты не знала? Их тоже я испортил, ну. — Это как? Щиц замялся. — Посушил над костром, наверное? — Ты и сам не знаешь? — Что мне, каждый испорченный артефакт помнить? Их слишком много, ну. И так, препираясь ни о чем мы намотали еще кругов десять вокруг общежития. Дело было не в том, что мне нравилось так проводить время — к концу прогулки мои непривычные к ходьбе ноги уже даже не гудели — они налились свинцовой тяжестью и не хотели отрываться от земли. Я боялась не заснуть даже — проиграть. В меня ведь так верили. Но нельзя же бояться вечно: на очередном круге я все-таки нашла в себе силы попрощаться с Щицем и войти в здание общежития. Иногда в мире случаются очень обидные вещи. Например, ты настраиваешься на важную контрольную, а ведьма-преподавательница выдает какой-то дурацкий тестик на три вопроса, который ты решаешь за пять минут, немного скучаешь, а потом преподавательница вообще выходит из класса, и ты за оставшиеся полчаса ты успеваешь прорешать варианты для всех желающих одногруппниц сразу. Или… Ты очень долго готовишься встретиться с бабушкой, а она не приходит. Бабушка не пришла ко мне в сон. Я должна была выдохнуть, наверное. Успокоиться. Проснуться и сказать: все в порядке, это был просто сон, Бонни, ты подняла панику на пустом месте… Но я вскочила с кровати еще более испуганной, чем накануне. Вскочила — и тут же плюхнулась обратно, перетружденные ноги болели просто невыносимо. Каждое напряжение мышц приходилось претерпевать… превозмогать… короче, зря я вчера столько ходила. Это же надо было так раскиснуть за такое малое время! Казалось бы, совсем недавно я могла танцевать целые ночи напролет, и вот… Интересно, тут есть какие-нибудь занятия, чтобы поддерживать себя в форме? А то я даже об уроках танцев ничего так и не смогла разузнать. Старшекурсницы говорили, что иногда какая-нибудь учительница жалеет ноги наших соседей-колдунов и открывает курсы за несколько дней до Переворотного Бала, но это же не совсем не то… — Бонни… Бонни, она не пришла. — Ничего удивительного, — отмахнулась Бонни, — я бы тоже не пришла в первую же ночь. Я бы придумала план. Если бы была мертвой, конечно. Мертвые хитрые. У них всегда есть какой-нибудь зловещий план. Наверное, она сидит его и закручивает, закручивает, закручивает… ты чего вчера так поздно вернулась? С Щицем не наговорилась? — Не совсем. Не хотелось возвращаться. — Это может быть частью плана. Она могла заколдовать… то есть… ее жуткий подручный мог тебя заколдовать, чтобы ты догуляла до леса, и… ну, знаешь? Я вспомнила старичка-лесовичка и вздрогнула. Но тут же взяла себя в руки, отмахнулась. — Или мне просто не хотелось возвращаться. — Вот никогда ты меня не слушаешь, — упрекнула меня Бонни, — никогда. Попомни мои слова, это план… — Да-да-да, — нахмурилась я, — вот делать ей больше нечего… И осеклась. — Вот именно, — Бонни назидательно подняла палец, — ей больше нечего делать. — Боже. Бонни вихрем кружила по комнате из угла в угол, еще более суетливая, чем обычно. Она чуть не натянула навыворот чулки, раздраженно разворошила весь тол в поисках тетради по алхимии, лежавшей у нее на тумбочке, укололась иголкой, зашивая порванную второпях перчатку… |