Книга Бастард де Молеон, страница 137 – Александр Дюма

— Он ненавидит меня.

— Он простит вас, когда вы больше не будете стоять между нами. Впрочем, мне это безразлично… Я люблю, и в мире для меня существует только предмет моей любви.

— И даже не существует тот, кто спас вас для вашего любовника? — робко спросил Мотриль с притворной печалью, которая глубоко тронула сердце девушки. — Вы приносите меня в жертву, хотя из-за вас я мог погибнуть?

— Почему же?

— Да, погибнуть… Аисса, вы желаете жить с доном Аженором, я помогу вам в этом.

— Вы?!

— Да, я.

— Вы обманываете меня…

— Почему?

— Докажите мне, что вы искренни.

— Это легко… Вы боитесь короля… Хорошо, я воспрепятствую королю видеть вас. Этого вам довольно?

— Не совсем.

— Я понимаю… Вы хотите вновь увидеть француза.

— Больше всего на свете.

— Подождем, пока вы будете в состоянии вынести поездку, и я отвезу вас к нему, отдам ему мою жизнь.

— Но Мария тоже везла меня к нему…

— Конечно, у нее был свой интерес избавиться от вас, и она предпочла бы не прибегать к убийству… Когда мы предстанем перед судом Божьим, убийство будет тяжким грехом.

Когда Мотриль произносил эти страшные слова, на его бледном лице промелькнула страдальческая гримаса окаянных грешников, которые в адских муках не ведают ни покоя, ни надежды.

— Ну хорошо! И что же вы сделаете? — спросила донья Аисса.

— Буду прятать вас до тех пор, пока вы не поднимитесь на ноги… Потом, как я уже сказал, отдам вас сеньору де Молеону.

— Только этого я и прошу… Сделав это, вы, действительно, станете для меня святым… Хотя король…

— Ну да! Если он разоблачит наш план, он всеми силами будет стремиться его разрушить… Лучшим средством для этого станет моя смерть… Когда я буду убит, вы, Аисса, окажетесь в его власти.

— Или буду вынуждена умереть.

— Неужели вы предпочитаете умереть, а не жить ради этого француза?

— О да! Я хочу жить! Говорите, говорите, что мне делать!

— Надо, дорогое дитя, если король случайно навестит вас, будет говорить с вами, расспрашивать об Аженоре де Молеоне, надо, повторяю, чтобы вы смело настаивали, что донья Мария лгала, утверждая, будто вы любили этого француза, а главное — отрицайте, что вы отдали себя этой любви… Таким образом, король перестанет опасаться француза, прекратит следить за нами, и мы будем свободны и счастливы… Надо также — это, дитя мое, важнее всего, — чтобы вы обо всем вспомнили, а особенно о том, что говорила донья Мария перед тем, как поразить вас кинжалом… Она, вероятно, вынуждала вас признаться королю в вашем бесчестье, но вы отказались, и тогда она нанесла удар…

— Я ничего не помню! — вскричала Аисса, охваченная страхом (любая честная и наивная душа тоже испугалась бы, услышав адскую выдумку мавра). — Я не хочу ни о чем вспоминать. Я не желаю также отрицать, что люблю Молеона. Его любовь — это мой свет и моя вера! Это звезда, которая освещает мне путь в жизни… Я не только не желаю таить мою любовь, но хотела бы объявить о ней всем королям на свете, поэтому не рассчитывайте, что я буду лгать. Если дон Педро спросит меня, я скажу правду.

Мотриль побледнел. Это последнее препятствие, казалось бы слабое, уничтожало все плоды убийства: простое упрямство ребенка связывает по рукам и ногам здорового мужчину, который, идя вперед, способен увлечь за собой целый мир.

Он понял, что настаивать дальше не имеет смысла. Он и так предавался сизифову труду: вкатывал камень на вершину горы, но тот снова скатывался вниз. У Мотриля больше не было ни времени, ни сил, чтобы начать все сначала.

— Дочь моя, вы будете поступать как вам угодно, — сказал он. — Единственный закон для меня — это ваша польза, как ее истолковываете вы, ваше сердце и ваш каприз. Если вы этого желаете, то и я хочу того же… Я прекрасно понимаю, что ваше признание лишит меня головы, ибо мне всегда приходилось утверждать, что вы невинны и чисты, я никогда не допускал, чтобы возникали какие-либо подозрения насчет вас… Так что вашу вину, то есть ваше счастье, я оплачу своей головой… Так велит Аллах, да исполнится его воля!

— Но я же не способна лгать, — сказала Аисса. — Кстати, почему вы должны позволять королю говорить со мной? Удалите его… Это легко, ведь вы можете перевезти меня в укромное место, одним словом, спрятать меня… Мое здоровье, моя рана — это веская причина. В этом вам хорошо поможет само мое состояние… Но лгать! О нет, ни за что! И никогда я не отрекусь от Аженора!

Мотриль тщетно пытался скрыть радость, которую породили в его душе слова Аиссы. Уехать вместе с Аиссой, на время избавить ее от вопросов дона Педро, тем самым ослабив его гнев и ненависть, его горе и память о Марии… Выиграть месяц означало добиться всего, и этот шанс на спасение предлагала ему сама Аисса. Мотриль горячо за него ухватился.

— Если вы желаете, дочь моя, то мы уедем, — сказал он. — Надеюсь, вы не питаете отвращения к замку Монтель, комендантом которого король меня назначил.

— Для меня отвратительно лишь присутствие дона Педро. Я поеду туда, куда вам будет угодно.

Мотриль поцеловал руку и подол платья Аиссы; потом, нежно взяв ее на руки, перенес в соседнюю комнату. Он распорядился убрать тело доньи Марии и, призвав двух мавританок, в преданности которых не сомневался, приставил их ухаживать за раненой девушкой, заставив поклясться жизнью, что они не будут разговаривать с Аиссой и никого к ней не допустят.

Уладив таким образом все дела, он, приведя в порядок свои мысли и напустив на себя озабоченность, отправился к королю.

Дону Педро пришло из города много писем. В них сообщалось, что в окрестностях появились посланцы из Бретани и Англии, что ходят слухи о готовящейся войне, что принц Уэльский окружил новую столицу железным кольцом, чтобы, грозя наступлением своей непобедимой армии, заставить дона Педро выплатить военные расходы и превратить его признательность в звонкую монету.

Эти новости опечалили дона Педро, но не обескуражили. Он велел послать за Мотрилем, который вошел в королевский покой в ту самую минуту, когда король отдал этот приказ.

— Ну как Аисса? — с тревогой осведомился дон Педро.

— Мой господин, рана ее опасна и глубока… Мы не спасем эту жертву.

— Еще одно несчастье! — воскликнул дон Педро. — О, это уж слишком… Потерять донью Марию, которая страстно меня любила, лишиться Аиссы, которую я люблю до безумия, возобновить жестокую, беспощадную войну — это слишком много, Мотриль, этого не вынесет сердце одного человека.

И дон Педро показал своему министру донесения, пришедшие от градоначальника Бургоса и из соседних городов.

— Мой король, необходимо на время забыть о любви, — сказал Мотриль, — надо готовиться к войне.