Онлайн книга «Когда пируют львы. И грянул гром»
|
Тот повернулся и медленной, словно усталой, походкой вышел из лагеря. – Нкози! – Хлуби! – Нкози! – Зама! Это была перекличка верности друг другу – Шон в последний раз называл их имена, и они по одному покидали лагерь. Шон стоял и смотрел, как они исчезают в сумерках. Ни один не оглянулся, ни один не пошел с кем-то в паре. Да, это все, конец. Шон устало повернулся лицом к лагерю. Лошади были готовы тронуться в путь. Три оседланы, на двух нагрузили поклажу. – Сначала давай поедим, Мбежане. – Все готово, нкози. Хлуби перед уходом все приготовил. – Садись, Дирк. Пообедаем. За едой говорил только Дирк. Он весело щебетал, возбужденный предстоящим новым приключением, а Шон и Мбежане глотали жирное тушеное мясо, почти не замечая вкуса. Где-то в сгущающейся тьме затявкал шакал. Вечерний ветерок донес до них этот полный тоскливого одиночества голос, как раз под настроение человека, потерявшего и друзей, и состояние. – Пора, – сказал Шон. Он встал, надел овчинную куртку и стал застегивать, одновременно отбрасывая ногой догорающие поленья, чтобы потушить костер. И вдруг застыл на месте: вытянув шею, он внимательно прислушивался. Ветер донес до слуха какие-то новые звуки. – Кто-то скачет, – подтвердил его догадку Мбежане. – Тащи мою винтовку, Мбежане, быстро! Зулус вскочил на ноги, бросился к лошадям и достал из футляра винтовку Шона. – Спрячемся подальше от огня, и рта не раскрывать, – приказал Шон. Он потащил Дирка в тень между фургонами. Потом взял у Мбежане винтовку и передернул затвор, загнав патрон в патронник. Все трое пригнулись как можно ниже и стали ждать. Послышалось щелканье и хруст гальки под копытами лошади, затем тихое шуршание отодвигаемой ветки. – Только один, – прошептал Мбежане. Заржала вьючная лошадь, и ей немедленно ответило ржание из темноты. Потом наступила тишина, долгая тишина, которую наконец нарушило звяканье уздечки: всадник спешился. И вот Шон увидел его: из темноты медленно возникла тонкая фигура. Он направил на нее ствол, чтобы в случае чего не дать приблизиться незваному гостю. В грациозных движениях незнакомца, в том, как он покачивал бедрами, было что-то необычное; у него были длинные, как у жеребенка, ноги, и, судя по его росту, Шон понял, что он молод, очень молод. Шон облегченно вздохнул, выпрямился и стал внимательно его разглядывать: тот остановился перед костром и неуверенно огляделся, всматриваясь в темноту. На голове парня был полотняный, натянутый на уши картуз, одет он был в дорогой, янтарного оттенка замшевый пиджак. Прекрасно скроенные бриджи для верховой езды плотно облегали ягодицы. Шон подумал, что зад незнакомца несколько великоват, нарушая пропорцию с ножками, обутыми в английские охотничьи лакированные сапожки. Типичный городской щеголь, денди. – Не двигайся, стой где стоишь, дружок! – с насмешливым презрением окликнул его Шон. – И выкладывай, что тебе нужно! Слова Шона произвели самый неожиданный эффект. Парень подпрыгнул, подошвы его лоснящихся сапожек мелькнули в воздухе не меньше чем на шесть дюймов над землей, а когда приземлился, Шон уже стоял перед ним. – Говори прямо, что тебе надо. У меня нет времени ждать до утра. Парнишка открыл рот, снова закрыл, облизал губы. – Мне сообщили, что вы направляетесь в Наталь, – проговорил он тихим, хрипловатым голосом. – Кто тебе об этом сказал? – строго спросил Шон. – Мой дядя. – Какой такой дядя? – Исаак Голдберг. Пока Шон усваивал эту информацию, он внимательно изучал лицо стоящего перед ним парня. Чисто выбрит, бледен, большие черные глаза, смешливые губы, которые сейчас были боязливо сжаты. – А если направляюсь, что из этого? – Возьмите меня с собой. – Об этом забудь. Садись на лошадь и двигай обратно, домой. – Но я заплачу… я хорошо заплачу. То ли в голосе, то ли в осанке этого парня было нечто очень странное. Он стоял и обеими руками держал перед бедрами плоскую кожаную сумку, словно хотел что-то прикрыть, – но что? И вдруг Шон понял, что именно. – Сними-ка фуражку, – велел он. – Нет. – Снимай, говорю. Парень еще секунду колебался, потом почти с некоторым вызовом сорвал с головы фуражку, и из-под нее двумя черными струями хлынули сверкающие в свете костра густые косы, которые свесились чуть не до пояса, мгновенно преобразив застенчивого, неуклюжего юношу в ошеломительно красивую женщину. Несмотря на то что Шон уже успел обо всем догадаться, он все же оказался не вполне готов к столь потрясающему открытию. Собственно, потрясла его не столько ее красота, сколько этот наряд. Шон еще никогда в жизни не видел женщин в штанах – у него даже дух перехватило. На ней штаны! Ей-богу, с таким же успехом она могла бы явиться к нему от пояса до пят голой… да какое там, даже голой было бы не столь неприлично. – Здесь двести фунтов, – сказала она и направилась прямо к нему, протягивая сумку. При каждом ее шаге ткань бриджей на бедрах натягивалась. Шон не выдержал и виновато перевел взгляд на лицо гостьи. – Оставьте деньги при себе, сударыня, – сказал он. А глаза-то у нее серые, да-да, серые, как дым. – Две сотни на счет в банке и столько же, когда достигнем Наталя. – Меня это не интересует. Интересует, еще как интересует, особенно эти ее мягкие, дрожащие губы. – Тогда сколько же? Назовите вашу цену. – Послушайте, сударыня. Я не собираюсь вести за собой целый караван. Нас и так уже трое, и один из нас ребенок. Впереди долгий и трудный путь верхом, очень трудный, а вдобавок впереди целая армия буров. У нас и так мало шансов. А еще один в нашей компании, да еще женщина, сводит эти шансы почти к нулю. Мне не нужно ваших денег, я хочу только одного – доставить сына в безопасное место. Отправляйтесь домой и как-нибудь пересидите эту войну – она не продлится долго. – Нет, я поеду в Наталь. – Хорошо. Езжайте себе – только без нас. Шон больше не мог уже на себя положиться – сил не осталось противиться взгляду этих серых глаз, и он повернулся к Мбежане. – Лошадей, – отрывисто сказал он и зашагал от нее прочь. Она молча стояла и смотрела, как они садились в седла, и нисколько не протестовала. Шон посмотрел на нее сверху, и она показалась ему такой махонькой, такой одинокой. – Мне очень жаль, – проворчал он. – Будьте хорошей девочкой и езжайте домой. |