Книга Дороги скорби, страница 8 – Павел Серяков

Мужик помог подняться и заботливо, почти по-отцовски, довел до телеги.

— Ребятки, двиньтесь.

Рихтер не отказывался от помощи и тем более не отказался от водки. Зубами откупорив пузатую бутылку в соломенной оплетке, он сделал первый глоток, а затем и второй. Пил с жадностью, почти давясь. Не различая вкуса и не чувствуя горечи.

— Ишь, гляди — накинулся. Словно волк на пастушка, — захохотал мужик. — Ну ты полегче, я ж не отбираю. Гляди, детвора. Вот оно как бывает. Предложи я воду, он бы и воду пил с таким же остервенением.

— Да хоть мочу ослиную, — ответил вор. — Главное, чтоб не ледяную.

— Голодный? — поинтересовался мужик. — Конечно, голодный. У меня тут где-то хлеба краюха завалялась. Девочка, подай…

— Пусть оставит себе, — буркнул вор. — Я не вынимаю последние крохи из детских ртов… Да кому я вру, вынимаю, но сейчас не буду.

Он мало-помалу начинал отогреваться и, не отводя глаз от треклятой дубравы, вновь приложился к бутылке.

— Куда везешь?

— Известно куда, — грустно выдохнул мужик и, забрав бутылку у Рихтера, выпил. — Первый снег выпал, на Весеннюю поляну везу за лучшей жизнью.

Вор изумленно уставился на добродушного мужика и, обернувшись к притихшим детям, пересчитал головы. Одиннадцать.

— Ты дурной?! — прорычал Рихтер. — А ну, развози щеглов по деревням!

— Таков порядок. Ты вот до седых волос дожил и не понимаешь… У нас тут своя правда.

— Что же это за правда? Скармливать детей кровожадным тварям?!

Услышав это, девочка с лютней в руках прижала инструмент к груди и всхлипнула. Не плакала, но пыталась. Когда-то давно вор слышал, что слезы защищают детей от боли, а у девочки с инструментом слез уже не осталось. Он знал это наверняка. Так же хорошо, как успел узнать и её саму.

— Ну зачем ты так? — мужик перешел на шепот. — Они вон храбрые какие, понимают же все и молчат. Если мы не отдадим деток, у нас в деревнях мор случится. Если дадим меньше, явится волк и перебьет скот, а может, и из сельских кого задерет. Сироты мы. Хозяева на нашу беду глаза закрывают, а Хозяйка дубравы хоть и такой ценой, но пускает наших в лес и, как говорят, сгоняет к краю дубравы оленей, что пожирнее.

— Кто поведет их на поляну?

— Мое дело до леса довести. А там и мужик голубоглазый тут как тут. Уж пес знает, кем он при Хозяйке леса служит. Осуждаешь меня? — мужик в очередной раз отхлебнул водки.

Рихтер смотрел на стертые об соху руки, на кожу, посеченную оспой. Смотрел и всей душой проклинал не мужика, а ситуацию, в которой оказался каждый, до кого смогла дотянуться обитающая в лесу тварь.

— Волка в дубраве больше нет, голубоглазого мужика, стало быть, тоже, — процедил Рихтер. — Никто не придет за вашей скотиной и деревенских не задерет.

— Как нет? — удивленно выдохнул старик. — Взял вот так и исчез?

— Убил я волка. Переломал ему хребет, выдрал клыки и обломал когти. Это его кровью пропитан мой мешок, это его голова лежит в нем.

— А ну-ка покажи!

— Ишь, разбежался. Дядя! Руки свои убрал! — Рихтер ударил мужика в плечо и спрыгнул с телеги. — Я эту голову Рутгеру… — он глядя на Фриду осекся. Она-то уже научена его враньем. Её уже нельзя обмануть. — Награду буду за нее получать.

— Брешешь.

— Я тебе сейчас пинка дам! Ты мне ноги целовать должен, а не клешни свои тянуть. — Видя, что старик поутих, он продолжил: — Волка нет, вези детей по домам и передай всем, что в вашей правде больше нужды нет.

— Нет, друг мой. К сожалению, так не пойдет. Дети нужны не волку, а той, кто водит волка на поводке. Мы ж не дураки, да голубоглазый говорил, дескать, и волк-то сам — ейная жертва.

Рихтер провел рукой по волосам и о чем-то задумался.

— Ты хочешь сказать, что ничего не изменилось и эти зайцы все равно окажутся в лапах Амелии?

— И так будет до тех пор, пока хозяйка Лисьей дубравы не решит иначе.

Здесь, дорогой мой друг, я прерву свое повествование, ибо даже ведьмы Рогатого Пса устыдились бы той грязи и погани, источаемой устами нашего несчастного Рихтера. Упав на колени, он покрывал отборной матерщиной короля, королеву, их свиту и каждого герцога Гриммштайна. Он кричал так громко и выражался так крепко, что, кажется, снег прекратил сыпаться с небес. Крыса прошелся по каждому знатному человеку своей родины, обложил каждого рыцаря, ландскнехта и пехотинца. От проклятий не спасся и Господь с его апостолами, и, когда дело дошло до «Лесной потаскухи», а именно так он назвал Амелию и был совершенно точен в высказываниях, злость придала ему сил.

Убегая с Весенней поляны, он знал, что ни одна сила на свете не заставит его вернуться обратно. Стирая до крови босые стопы, Крыса слышал крик Хозяйки. Амелия кричала глотками тысяч ворон и воронов, обитавших в дубраве. Она завывала порывами ледяного ветра и журчаньем ледяных ручьев. Весь лес кричал об одном: «Я выпью тебя до капли. Ты будешь умирать мучительно и долго. Клянусь выпить каждую каплю твоей поганой крови! Ты предал Дороги Охоты! Ты предал замысел Рогатого Пса! Будь проклят, вор, убийца, предатель!»

— У тебя есть масло? — решительным и почти несвойственным ему тоном произнёс Рихтер. Узнав о том, что сельский мужик располагает лишь заправленным на четверть фонарём, самостоятельно нашёл интересовавший его предмет и потребовал к фонарю огниво. — Это лишь малая плата за спасение вас от чудовища, — прорычал Рихтер.

— Куда ты?

— В дубраву, — уходя, буркнул вор, — пора положить конец бесчинствам.

— Ты глупец.

— Возможно, — вор развернулся к мужику и, вырвав из его рук бутылку водки, ответил: — Да нет, так и есть, но даже глупцу ясно — так больше продолжаться не может. Развози своих сопляков по домам и скажи всем, что дубрава отныне безопасна для людей. Если же вновь начнутся неурожаи, убирайтесь прочь от дубравы. Просто так она от вас не отстанет.

Мужик присел на край телеги и признался в том, что им, крестьянам, уже не впервой слышать подобные заверения, веры в которые нет ровным счетом никакой.

— Ты правильно говоришь, — улыбнулся Рихтер, — и я догадываюсь, что детей до леса ты все-таки доставишь. Если через пару дней дети воротятся домой, знай — впервые вам не соврали.

— Ежели так, назови своё имя, дабы мы знали, за спасение чьей души молить Господа.

Он не знал, как принято отвечать на подобные вопросы, а лишь понуро уставился себе под ноги и медленно, словно провинившийся ребёнок, побрел в сторону леса.

— Вор, предатель и убийца. Мое имя Крыса, — ответил он, надеясь на то, что его не услышат.

Дед родом из крохотного, Богом забытого села Вихры услышал эти слова и, потрепав младшего сына по голове, произнес:

— Слыхал, сынок? Только крысы за нас и готовы постоять.