Онлайн книга «Утерянное Евангелие. Книга 3»
— Эймунд и Рагнар! — донесся до них голос Ижберна. — Прикончите старшего, а младшего тащите сюда! Аколуф повертел в руках плинфу из черного вулканического стекла, так и не поняв, зачем она сдалась императору, и бросил ее на меха рядом с остальными трофеями: оружием и доспехами убитых ростовских дружинников. — Подожди… — шепнул Борис младшему брату. — Подожди, пока они будут смотреть на меня. Два варанга подошли к носилкам и сказали Глебу: — Смотри, как будет умирать твой брат, следующая очередь — твоя! Варанги достали мечи-гладиусы из ножен и резкими тычками сверху вниз закололи наследника киевского княжеского престола и византийского цесарского трона. В этот момент Глеб вскочил и бросился к трофеям. — Он убежал, — крикнул Рагнар. Варанги обнажили мечи, пытаясь сызнова отловить Глеба, но он в этот раз был гораздо решительнее и ловчее — поднырнув под рассекающий меч Эймунда, князь головой вниз кинулся с утеса в реку. Византийские убийцы побросали горящие головни с утеса, чтобы хоть что-то рассмотреть. Что там? Где беглец? Но их попытки были тщетны. Лишь наутро они смогли хорошо рассмотреть следы. — Он уплыл, — доложил Рагнар своему командиру. — Найти его! — приказал Ижберн. — У него Камень Мертвых. — А потом? — Убить! Пока он жив, мы не можем вернуться в Константинополь! — заявил аколуф и прошептал в сторону: — Проклятое семейство! * * * Из Киева Глеб забрал свою мать, княгиню Анну, ее духовника, монаха Хильдибрандра, и вдову Бориса — бургундку Гудрун. Добравшись до Смоленска и проплыв на ладье еще около трех с половиной километров вниз по течению, они причалили к левому берегу реки Смядыни при впадении ее в Днепр. Здесь и остановились в охотничьей хижине, когда пастухи доложили, что видели в окрестностях отряд вооруженных людей. Анна велела невестке взять людей из своей охраны и добыть провианта в ближайшем селении славян, для чего молодой вдове снарядили коня. — На самом деле беги, дочка, в Новгород, — сказал ей тихо Хильдибрандр. — Научи Ярослава говорить с камнем, и пусть напишет закон на манер вашей Бургундской правды. Без этого страна русов погибнет. Они обнялись на прощанье. Цесарица Анна отправила с Гудрун своих последних охранников из числа греков, которые были с ней со времен взятия Корсуни ее мужем Владимиром. Потолок в хижине был низким, внутри она вся поросла мхом. Маленькие оконца были закрыты деревянными ставнями для тепла: ночи в сентябре уже зябкие. Наследник императорского престола в простой славянской рубахе предавался тяжелым думам. На его лбу виднелась темно-фиолетовая шишка с глубокой ссадиной — след давешнего удара рукоятью сабли. Цесарица Анна пряла, чтобы как-то себя занять. Монах Хильдибрандр молился. — Улеб Вальдемарсон! — раздался снаружи голос проводника варангов Горясера. — Улеб Вальдемарсон, выходи! Анна и Хильдибрандр переглянулись. — Последний раз говорю! Выходи!!! Пятидесятилетняя цесарица встала и рукой остановила идущего на выход Глеба. В темно-фиолетовой тунике, седая, она предстала перед руководителем конного отряда варангов византийского цесаря. — Кто ты? — спросила она у всадника с закрытым кольчугой лицом. — Я — Ижберн из Упсалы, аколуф византийского цесаря Константина VIII. Всадник снял шлем, чтобы цесарица узнала его. К аколуфу наклонился Рагнар: — Не убивай ее, она же все-таки сестра цесаря. — Я пощажу женщин и слуг, — сказал Ижберн своей старой знакомой. — Глеб здесь? Отвечай! — …Да, — ответила Анна. — Но я тебе его не отдам. На этих словах она развернулась и зашагала обратно в бревенчатую полуземлянку, больше похожую на дзот. Через несколько минут оттуда стали выходить и исчезать в темноте леса слуги и женщины из свиты цесарицы. — Уходите, уходите, — поторапливала Анна, когда те с плачем обнимали ее на прощание. — Не надо со мной прощаться, — сказал ей Хильдибрандр, когда она обняла и его. — Я остаюсь. Она посмотрела в глаза монаха, увидев в них решимость убивать людей. Они крепко обнялись еще раз. Когда дверь за последним мальчиком закрылась, Ижберн махнул рукой, дав знак приступать. Один из отроков шустро подбежал к хижине и забрался на соломенную крышу, пытаясь разглядеть, что происходит внутри. Глеб поднял голову на шум сверху и обнажил длинный меч. Отрок, лежавший плашмя на крыше, вскрикнул, съехал на пузе вниз, неловко приземлился и упал на бок, держась руками за живот. Он все же встал и подошел к командиру, кривясь от боли. — Глеб там? — спросил Ижберн. — Меч его точно там, — из последних сил ответил отрок и со стоном упал бездыханным к его ногам. Из хижины вышел воин в полном облачении: в пластинчатом доспехе, в золоченом сферично-конусном шлеме с маской, закрывающей все лицо, со щитом и с длинным окровавленным мечом. — Рагнар! Ты убил моего брата, теперь я убью тебя! — крикнул воин. Рагнар взял византийскую булаву и вопросительно посмотрел на командира. — Можешь принять вызов на полном основании! — разрешил ему аколуф. Рагнар был одет по-походному, без каких-либо доспехов и даже без шлема на седеющей голове. Он посмотрел по сторонам. «Темновато», — подумал он и нанес мощнейший удар булавой. Его встретил щит. Еще удар. Опять щит. Так повторялось четыре раза, покуда Глеб не ударил Рагнара ногой в грудь. Тот свалился наземь, но заколоть его не дал Эймунд. Он отбил кованый меч Глеба, замахнулся было еще раз своим литым мечом, но был поражен в живот резким рубящим движением слева направо. Следующим движением Глеб расколол голову поднимающемуся Рагнару. В бой вступил Ижберн, крайне раздосадованный, что вот так, походя, были сражены сразу два его заместителя. Молниеносными и сокрушительными ударами печенежского кистеня с гирей на кожаном ремне, от которой Глеб еле успевал уворачиваться, византийский аколуф разбил в щепки деревянный щит и загнал князя обратно в хижину. — Зажгите факелы!!! — крикнул военачальник, и этого мига Глебу хватило, чтобы скрыться за толстой дубовой дверью. Ижберн безрезультатно бросился всем телом на запертую дверь и приказал подручному: — Дай мне топор! Ему принесли большую секиру на длинной рукояти, и он принялся крушить дубовые доски. В это время варанги с криками ожесточения начали поджигать факелами соломенную крышу хижины. Старая, подмокшая, поросшая мхом солома никак не разгоралась. Вдруг ставни жилища открылись и из узких окошек, словно из бойниц, стали вылетать разящие стрелы. Это сорокалетний монах Хильдибрандр вспомнил свой юношеский навык. Факельщики, пораженные стрелами, один за другим валились с ног как подкошенные. |