Книга Разоблачение Тисл Тейт, страница 11 – Кейтлин Детвейлер

– Не спалось, – тихо отвечает он и отталкивается от стены, чтобы встать на ноги, едва не задев мою лаванду. – И я увидел, что у тебя горит свет. Повеселились с издателями?

– Да уж, веселья полные штаны, – говорю я, прогуливаясь по дворику. – Папа предложил мне шампанского! Я отказалась, хотя стереть кое-что из памяти было бы не лишним. Не хочу возненавидеть шампанское точно так же, как я ненавижу яблочную газировку.

Дурацкое воспоминание, я жалею, что напомнила нам обоим о том случае.

– Да. Ну… Я как-нибудь тайно стяну дома бутылочку игристого. Можем тихонько ее тут распить. И тогда каждый раз, распивая шампанское в будущем, ты будешь думать обо мне.

Это звучит очень романтично.

– А еще, – продолжает Лиам, – если тебя тут вырвет прямо в саду, это не сравнится с тем, как дурно тебе было тогда в Диснейленде. После той поездки ничто меня от тебя не отпугнет.

Вроде уже не так романтично.

– Мерзость, – говорю я, мотая головой, но потом смотрю Лиаму прямо в глаза. – Ты напомнил мне о тех записках. Я тебя еще не поблагодарила. Так вот… Спасибо. Я серьезно. Это было самое лучшее в этой поездке.

Он делает шаг мне навстречу, потом еще один, пока не оказывается прямо передо мной. Руки сложены на груди, Лиам дрожит. Сегодня холодная ночь, и я вдруг замечаю, что он тоже в своей пижаме: повидавшие виды треники и незастегнутая толстовка «Филадельфия Филлис», которая надета на футболку с эмблемой детского шоу «Читающая радуга», которой уже как минимум лет десять, и она все еще на него налезает только потому, что мама купила ее ему на вырост, и раньше он в ней тонул, как в платье. Я постоянно ее высмеивала, но Лиам упорно ее надевал, несмотря ни на что. Однажды он даже в магазин в ней пошел, когда мы отправились за замороженным фруктовым соком, и все ради того, чтобы доказать, что футболка его ничуть не смущает. В конце концов, это было его любимое детское шоу, да и футболка была его любимого цвета, неоново-зеленого. Теперь она наконец сидела на нем в обтяжку, то есть ровно так, как нужно.

– Чего ты улыбаешься? – спрашивает он тоже с улыбкой.

– Это отстойная футболка.

– Да? Ну, можно ведь постучать в соседнюю дверь и спросить миссис Риззо, кто из нас прямо сейчас выиграл бы конкурс красоты, как думаешь? Я вот почти уверен, что моя милая винтажная футболка с «Читающей радугой» в любом случае сместит с пьедестала твою убогую фланельку с Гарри Поттером.

Миссис Риззо живет в соседнем доме. Ее нельзя назвать моей поклонницей. Да и вообще, она никого особенно не любит. Конечно, кроме моего отца. Как минимум раз в месяц она заглядывает к нам в своем розовом домашнем халате с вышитыми сине-белыми длиннохвостыми попугаями. Приносит ему полную жестяную коробку песочного печенья в форме птичек. Птички покрыты разноцветной сахарной глазурью. Я это печенье называю «птичьим пометом», хотя ни разу его не пробовала. Кроме этого факта о миссис Риззо можно сказать только то, что она внимательно следит за всем районом, сидя в ярко-желтом шезлонге у себя на крыльце.

– Нам, возможно, даже не придется к ней идти, – говорю я. – Она, скорее всего, сейчас за нами следит из окна своей спальни.

– Трудно поспорить. В таком случае, – отзывается Лиам, – давай внесем пикантность в ее скучную жизнь. Как тебе идея?

Лиам делает еще один шаг ко мне, внимательно рассматривая мое лицо. Он на несколько дюймов меня выше, и теперь ему приходится наклонять голову так, что между нами остается расстояние шириной не более пальца.

– Ой, – шепчу я и внезапно немею, потрясенно глядя на Лиама, как будто не этот момент представлялся мне уже тысячу раз, а может, и миллион.

Как бы я ни мечтала о нем, я на самом деле не очень верила, что он случится. Губы Лиама, мои губы. Так близко. Поцелуй.

Лиам нависает прямо надо мной. Я понимаю, что он ждет следующего шага от меня, чтобы убедиться, что я хочу этого не меньше, чем он сам. И вот я тянусь к нему, прижимаюсь губами к его губам, еще даже не приняв осознанного решения двинуться с места. Мое тело решает все раньше, чем мозг: ВОТ ЭТОТ МОМЕНТ, ТИСЛ. Это твой момент.

Тисл в возрасте тринадцати, четырнадцати, пятнадцати и шестнадцати лет умерли бы сейчас на месте. Семнадцатилетняя Тисл и сама сейчас умирает. Он нежно трогает меня за спину, прижимая еще ближе к себе, мои руки сами обвивают его шею – так естественно, плавно, как будто в том, что это все происходит, нет совсем ничего странного. С таким же успехом мы сто раз могли бы и раньше оказаться в этом самом месте.

«И самое лучшее, – думаю я, вдыхая запах коричной жвачки, дезодоранта «Олд спайс» и хвойного мыла, которое его мама раскладывает в каждой ванной комнате постоянно, этот запах я узнаю из тысячи, – самое лучшее в том, что он знает правду. Знает правду обо мне, и все равно хочет быть со мной».

* * *

Я просыпаюсь с улыбкой и несколько секунд не могу вспомнить, почему улыбаюсь. А когда вспоминаю – Лиам! – тут же выскакиваю из кровати, и одеяло горой сваливается на пол. Я бегу к окну, отодвигаю занавеску и выглядываю на улицу. Его, конечно, сейчас нет дома. Сегодня четверг, и по утрам перед школой у него занятия по водному поло.

Я только сейчас понимаю, что мы ни о чем не договорились после того, как он в последний раз чмокнул меня в нос и пожелал спокойной ночи. Но это же Лиам. Мы с ним видимся почти каждый день. У нас есть наши мячики для пинг-понга. Нам не обязательно переходить на формальности и специально отводить время на свидание. Свидание.

Я уделяю себе больше времени, чем обычно: принимаю душ, заплетаю небольшую косичку и укладываю ее вокруг головы, а остальную часть влажных локонов собираю в свободный пучок. Я долго изучаю содержимое платяного шкафа, делая вывод, что у меня слишком много одежды двух категорий: красивых платьев, юбочек и блузок для туров и публичных выступлений и легинсов с толстовками для всех остальных случаев. Я выбираю черные лосины для занятий йогой (их, строго говоря, можно назвать легинсами, только если не присматриваться) и светло-серый свитер, единственную мамину вещь, которую папа для меня сохранил.

Я никогда не выходила в нем дальше своей комнаты. Ждала, пока дорасту по размеру, а когда это наконец случилось, все равно не чувствовала, что могу его носить. Я с ужасом представляю себе, как порчу его во время стирки или как-то еще. Как в результате этого я теряю последний мамин след, который можно было бы еще сохранить. Но сегодня особенный день. Если бы моя мама была рядом, я хотела бы как близкому человеку рассказать ей все, что случилось ночью. Лиам, поцелуй, наконец-то. Надеть ее свитер – самое лучшее, что я могу сегодня сделать.

Я спускаюсь в кухню и обнаруживаю, что папа жарит оладьи. Я удивленно останавливаюсь. Завтрак мы обычно не готовим. Просто высыпаем хлопья в миску и заливаем их молоком или ставим в микроволновку пару порций овсяной каши. Штрудель для разогревания в тостере – это, пожалуй, самое изысканное блюдо, доступное нам на завтрак. Но сегодня меня уже ждет сковорода жареного бекона и бутылочка кленового сиропа на столе.