Книга Уходи и будь счастлива, страница 70 – Кэтрин Сэнтер

Я сидела тихо и молчала. Что я могла сказать? Как могла отреагировать на все это? У меня не хватало слов, чтобы выразить мои чувства. Наконец, не в силах молчать, я прошептала:

– Мне очень жаль.

Он кивнул, не поднимая глаз от пола, словно увидел там что-то интересное.

Мне хотелось сменить эту волнующую тему на что-нибудь более прозаичное. И я спросила:

– Это случилось три года назад?

– Три года, четыре месяца и шесть дней.

Внезапно я все поняла.

– Так вот почему ты утратил интерес к вашему бизнесу!

Он кивнул, все еще погруженный в свои воспоминания.

– Она умерла прямо там, на месте. Они все умерли сразу. У нее не было ни одного шанса спастись. Он дважды выстрелил в нее; одна пуля прошла через правую грудь и застряла в легком. А вторая попала в ухо и вылетела через затылок. В живых остался только один человек. Во время следствия магазин был закрыт. А потом его снова открыли. Вытерли кровь и открылись уже через две недели. Я больше никогда не заходил туда. Я не мог даже ездить по той улице. И мне кажется таким странным, что люди по-прежнему ходят туда за покупками. Они даже ничего не знают о случившемся. Они покупают там овсяные хлопья и зубную пасту и становятся в очередь на том самом месте, где она испустила свой последний вздох.

Я наблюдала за тем, как вздымалась и опадала его грудь. Наконец-то я поняла причину его молчаливости и то, что перед лицом такого несчастья любые слова казались бессмысленными. Я вспомнила все случаи, когда он стоял в зале, неподвижно и, казалось, привлекал на помощь всю свою силу воли, чтобы не ненавидеть нас всех. Полагаю, так оно и было.

И в первый раз после нашего знакомства я не попыталась нарушить эту тишину, не попыталась спровоцировать его на разговор. Я просто позволила этой тишине окутать нас.

Спустя какое-то время Ян поднял глаза, словно вспомнив о моем присутствии.

– Я хочу поблагодарить тебя, – сказал он, глядя мне в глаза. – Ты – единственное, что случилось со мной хорошего после того дня.

Контекст все меняет. Моя идея о виде на жительство показалась мне очень глупой в свете только что сказанного. И я решила превратить все в шутку:

– Я все еще не отменяю свое предложение о фиктивном браке.

Я надеялась, что он улыбнется, и на секунду на его губах и вправду мелькнула улыбка.

– Я не могу жениться на тебе ради того, чтобы получить работу.

Я смотрела на его профиль на фоне окна, и меня мучительно тянуло к нему.

Зная теперь, через что пришлось пройти ему, мои собственные проблемы стали казаться мне не такими ужасными. Это заставило меня посмотреть на мою ситуацию по-новому. По крайней мере, я все еще была жива. Узнав о его потере, я устыдилась своего признания в любви. Но само это чувство только усилилось.

Он, должно быть, понял, что я чувствую.

– И, между прочим, ты на самом деле не влюблена в меня.

При этих словах мне показалось, что комната осветилась лучами солнца, выглянувшего из-за облаков.

– Ну, – сказала я, – полагаю, что я в состоянии понять, что именно чувствую.

– Мы уже говорили с тобой об этом, – заметил Ян. – Это не настоящее чувство.

Я наклонила голову набок:

– А мне оно кажется очень настоящим.

– Послушай, – сказал Ян. – Ты знаешь, что люди, которых похитили, могут влюбиться в своих похитителей? Так случилось и с тобой.

– Ты хочешь сказать, что у меня Стокгольмский синдром?

– Я хочу сказать, что с тобой происходит нечто подобное.

– Не хочешь ли ты сказать, что похитил меня?

Он повернулся ко мне:

– Я не похищал тебя. Но ты оказалась в положении заложницы. Лишенная своей прежней жизни, изолированная от всех своих друзей, во власти чужих людей. Ты столкнулась с испытанием, которое редко выпадает на долю человека. И вследствие этого ты установила воображаемую связь с одним из своих захватчиков. Чтобы почувствовать себя в безопасности, чтобы испытать хоть какую-нибудь надежду, чтобы не чувствовать себя такой одинокой. Это классический пример чувства самосохранения.

– Похоже, ты долго размышлял над этим.

– Разве я ошибаюсь?

На самом деле, этого я не знала. Полагаю, это было одним из возможных истолкований сложившейся ситуации.

– А эта связь и вправду воображаемая? – спросила я.

Ян не отвечал.

– А ты тоже чувствуешь ее? – давила я на него. – Или я просто все выдумала?

Я могла назвать множество причин, почему такой мужчина, как он, не может испытывать даже слабый интерес к такой калеке, как я. Конечно! Это противоречило всякой логике. И все же я так не думала. Я чувствовала его ответную реакцию. Снова и снова.

– Я привязан к тебе, – наконец сказал Ян.

– Насколько привязан?

Ян снова не ответил.

– Потому что, на самом деле, – сказала я после долгого молчания, – если ты не чувствуешь того же, что чувствую я, тогда не имеет никакого значения, испытываю ли я настоящие или воображаемые чувства. Разве нет? Если я тебя не интересую, тогда этот разговор бесполезен, хотя иногда я чувствую, что нравлюсь тебе, а иногда чувствую, что совершенно не нравлюсь. И нам незачем говорить о похищениях и всех психологических аспектах. Просто скажи, что я тебя не интересую, и покончим с этим.

Ян молчал.

– Скажи, что ты не интересуешься мною, и можешь отправляться домой в Шотландию. А я останусь здесь с мамой и буду есть спагетти на ужин, и мы больше никогда не встретимся с тобой. Все просто.

Ян угрюмо смотрел в пол.

– Просто скажи, что я тебе не нравлюсь, – прошептала я, отчаянно надеясь, что он возразит.

После долгой паузы Ян посмотрел на меня, и в его глазах появилось странное выражение. В них больше не было теплоты.

– Ты мне не нравишься, – сказал он.

Я откинулась на подушку. Я не знаю, какого ответа я ждала, но только не этого. По крайней мере, не такого прямолинейного.

– Не нравлюсь?

– Я привязался к тебе, – сказал он ровным голосом. – С тобой было приятно работать. У тебя трудное положение, и на меня произвели впечатление твоя сила и твоя целеустремленность. Но я не испытываю по отношению к тебе никаких романтических чувств.

Я сделала несколько глубоких вдохов. Поверила ли я ему?

– А как насчет того невероятно страстного поцелуя на озере?

Он пожал плечами:

– Просто, наверное, я умею хорошо целоваться.

– А как насчет того другого поцелуя, когда на публике, на глазах у всех собравшихся, твоя карьера закончилась?