Онлайн книга «Батя, Батюшко и Бэмби»
|
Компания дружно и отрицательно замотала головами, а Вадим со стоном уткнулся в полотенце. — Предвкушаю эпическую историю, — хмыкнул Лапин. Двадцать лет работы на линейной бригаде не отбили у него интереса к подобным рассказам. — Не представляешь, Сережа, насколько, — ухмыльнулся Борис. — Этот кристальной честности человек, — толкнул старшего брата плечом в плечо, — на мой вопрос о том, как правильно надевать презерватив, с абсолютно серьезным лицом сообщил, что для стопроцентной защиты от половых инфекций и возможной беременности нужно… — Не томи! — прервал затянувшуюся паузу пятый член их компании, детский отоларинголог, человек — золотые руки Семен Куриленко. Рядом с ним негромко в полотенце подвывал с переходом на всхлипы недавно отметивший сорокапятилетние отличный профессионал — кардиолог Вадим Андреевич Черепанов. — Да сам вспоминаю сквозь смех и слезы, — старательно делал серьезное лицо Борис. — В общем, для стопроцентной гарантии, как просветил меня Вадюшка, надо в презерватив впихнуть все! — В смысле — все?! — Все — значит все. Все, что там болтается. Весь комплект. Один плюс два. Первым сообразил Денис и с хохотом завалился на плечо Лапину. Тот понял следом. А потом очередной приступ хохота накрыл раздевалку. — Меня только одно интересует… — тяжело дыша, с трудом проговорил Семен. — У тебя получилось? — Сомневаешься? — фыркнул Борис, вызвав очередную бурю смеха. — Я же старательный! Пыхтел, сопел, но все впихнул! — Ой, ну и дурак же ты был в четырнадцать, братец, — Вадим принялся растирать щеки. — Эта картина всю жизнь будет меня преследовать. Не думал, что такое в принципе возможно сделать. Заставь дурака богу молиться… — Не начинай! — слаженно рявкнули остальные. — Вот после этого, — в наступившей относительной тишине резюмировал Борис, — я совершенно утратил веру в людей. — И стал патологоанатомом, — с напускным сочувствием продолжил Лапин. — Именно! — закивал Черепанов-младший. — И не жалею. Прекрасная работа. А самое прекрасное в ней знаете что? — Что твои пациенты на тебя никогда жалобы не пишут! — нестройным хором ответили Борису Черепанову его друзья. * * * «Секрет Изольды» вскоре перестал быть секретом. Она все так же выходила договариваться по телефону о встречах в коридор, ее все так же было слышно, несмотря на конспиративно-тихий голос. Обращение «Славочка» перешло в «Славочка, душа моя», а возвращалась после разговоров к обитателям квартиры Изольда Васильевна все в том же приподнятом настроении и с блестящими глазами. Геннадий Игоревич, который частенько приезжал после работы в гости, очень страдал, старательно пытался делать невозмутимый вид, но у него ничего не получалось. Оля жалела отца, но со стороны все это выглядело настолько забавно, что порой с трудом удавалось сдерживать улыбку. А соседка начала приходить к ним в квартиру с крючком и клубком ниток — она взялась за новую шаль. — Женщина в любом возрасте хочет быть красивой, — прокомментировала это событие Оля, — и потом, она обожает шали, и примерно раз в полтора года вяжет новую. Просто пришло время. Но завтрашний футбол снова на тебе, потому что… — «Славочка, душа моя», — закончил за дочь Геннадий Игоревич. — Точно. Развязка этой истории произошла неожиданно и на следующий же день, благодаря Никите. Оля только полчаса как вернулась домой, она спешно разогревала ужин для папы и сына, которые с минуты на минуту должны были вернуться из спортивной секции. Звонок в дверь не заставил себя ждать. На пороге, правда, были не только они, но и Изольда Васильевна. — Оленька, я не оставила у вас свое вязание? — поинтересовалась она. — Никак не могу найти. — Честно говоря, не обратила внимания, сейчас посмотрю. — Новая шаль для «Славочки, душа моя» в детской, — возвестил Никита, снимая ботинки. — Мы же уроки там делали, я писал, вы вязали. Густо покраснели оба: и Изольда Васильевна, и Геннадий Игоревич. — Пойду посмотрю, — пробормотала Ольга и кинулась в комнату, боясь расхохотаться. Когда она вернулась с начатой шалью и крючком, все еще топтались в коридоре, только сын деловито вешал куртку на крючок. — Вот ваше вязание. — Мама говорит, — Никита взял в руки спортивный рюкзак, — что это очень даже хорошо, если у женщины есть поклонники в любом возрасте. Теперь настал черед Оли краснеть. Все-таки у детей невероятно острый слух, они умудряются слышать сквозь стены и двери. А сын, довольный собой, с рюкзаком в руках удалился в детскую и оттуда прокричал: — А мы скоро будем ужинать? Я голодный! Немая сцена в коридоре длилась секунд десять, пока все трое приходили в себя. Первой подала голос Изольда. Голос ее звучал выше обычного: — Какие поклонники? У кого поклонники? — и вязание свое прижала к груди. — У вас, наверное, — немного сипло ответил Геннадий Игоревич. — У меня?! — Я надеюсь, что у Оленьки тоже, конечно, есть воздыхатели… Но о них нам пока ничего не известно. — А о моих известно? — Изольда Васильевна начала приходить в себя. — Нет, я, конечно, никогда не скрывала, что в былые годы, работая в театре… и Оле рассказывала, но это же так… это так… естественно. Геннадий Игоревич стоял все еще в верхней одежде и старательно ослаблял на шее шарф. — Ну, для вас, актрис, это, конечно, естественно. Вот у нас, журналистов, такого не наблюдается. — Что вы говорите? — соседка перевела ничего не понимающий взгляд на Олю. — Оленька, что он говорит? — Это он на вашего Славу намекает, — вздохнула Оля. — Славочку? — Славочку, — подтвердил Геннадий Игоревич с каким-то удовлетворением. Изольда, все еще прижимая к себе драгоценное вязание, с изумлением разглядывала собеседников. — Мам! — напомнил о своем существовании Никита. — Мы ужинать будем? Я могу целого бегемота съесть! — Ну, знаете ли, — в голосе бывшей актрисы послышалось возмущение, — не думала, что меня в этом доме… что после всего… что вот… так обо мне… Геннадий Игоревич, как вы могли?! И ладно он, но ты, Оленька… И все же вы, Геннадий Игоревич, а с виду такой интеллигентный! Я ребенка готовлю к поступлению в театральное училище! Моя старинная подруга попросила! — Изольда подняла подбородок выше, и в голосе ее послышался вызов. — Да, я знаю, что не такая уж великая актриса и не уверена, что с поступлением получится, и не хотела все это афишировать, но театр — он в моей жизни навсегда, понимаете? И я не могла отказать, и не хотела, а вы… Геннадий Игоревич так и застыл с рукой у горла: |