Книга Батя, Батюшко и Бэмби, страница 76 – Дарья Волкова

Желание навалять подзатыльников вернулось с двойной силой.

— Так, — решительно прервала поток красноречия Изольда Васильевна, — суп доел? Пошли.

— Куда?

— Поможешь мне нитки разобрать дома.

— Я сейчас не могу, — заявил Никита, — к нам Денис пришел, и мне уроки делать, и на массаж надо… Давайте вечером!

— Вставай-вставай, — в голосе соседки появились командные нотки, которым сопротивляться было бесполезно.

Никита уныло вздохнул и медленно поднялся из-за стола:

— А я вам еще таблетки от старости и беспокойства собирался купить, которые точно помогают, а вы…

— Таблетки от беспокойства я только что пила, у меня запаса еще на месяц хватит. Хотя с тобой ни в чем нельзя быть уверенной.

— Мам, — Никита предпринял последнюю попытку. — А давай я попозже, а? И у меня рука! Мне, может, нельзя.

— Можно, — тихо проговорила Оля. — Немного помоги Изольде Васильевне и потом вернешься.

— А я успею вернуться? — теперь в голосе сына сквозило беспокойство, он смотрел на Дениса. — Ты меня подождешь?

— Я… постараюсь, — ответил Денис негромко.

Хлопнула входная дверь. Оба к еде так и не притронулись. Полные тарелки с супом стояли на столе. Денис прекратил вызывать ложкой волны. Оля и не начинала.

Ну вот. Вдвоем. И тишина.

Я болею, доктор. Очень болею. На приемах обычно принято расспрашивать пациентов про симптомы. Вы знаете это лучше меня. Что же молчите?

Оля отодвинула от себя тарелку.

— Ничего не хочешь мне объяснить? — он тоже отодвинул тарелку.

— А ты?

Скатерть была в клеточку, и Оля подавила в себе дурацкое желание снова двинуть тарелку и поиграть в шашки. На скатерти. Тарелками. Мой ход. Твой ход. Боже, какие сумасшедшие мысли.

Она резко встала из-за стола и взяла тарелку, чтобы вылить ее в раковину.

— Хорошо, — послышался за спиной его тихий голос, — тогда просто покажи, что ты принимаешь.

Правильно она тарелку убрала. Все-таки не шашки, все-таки прием у врача. Доктор Айболит приступает к своим прямым обязанностям. Оля грустно улыбнулась своим мыслям:

— Какое-то снотворное, ничего особенного. Спать стала плохо. Такое бывает.

А потом повернулась и спросила:

— Чай будешь?

— Чай буду. Я бы хотел взглянуть на упаковку.

— Зачем?

Зачем, Денис? Что это решит? Ну заменишь ты один препарат на другой, и что? Я выздоровею? Я тебя забуду? Мне станет легче?

Ты думал про нас в эти дни? Как ты жил все это время?

Оля была рада заняться делом. Вылила старую воду из чайника, налила свежую, нажала на кнопку.

— Затем, что я должен удостовериться, что это не навредит.

— Спасибо за Никиту. Я так переволновалась, ты бы знал…

Делать пока больше было нечего, поэтому она снова села на стул. Да и спиной не наглядишься. А хотелось наглядеться.

Я же соскучилась…

— Мне, когда Изольда позвонила, что ребенка нет в школе, что он ушел… Где ты его нашел?

— Никита мне позвонил, сказал, что ему в аптеке не продают лекарство, которое поможет маме, — цитирую дословно. Он переживает за тебя, Оля. Сказал, что ты часто плачешь. Это правда?

Прием у доктора, точно. Спокойный профессиональный голос. Неудобный вопрос. И отвечать же придется. Надо же заносить симптомы в карту пациента.

Чайник зашумел. И в глазах защипало. Вы безжалостны, доктор.

Оля закрыла лицо руками, чтобы остановить появившиеся вдруг слезы. Она не хотела, чтобы он видел. Ни к чему это все. Вот сейчас чайник отключится — и можно будет встать и снова заняться делом. Украдкой стерла предательскую влагу и нашла в себе силы поднять глаза.

Только в голосе горечь скрыть не удалось:

— Господи, Денис, как ты можешь задавать такие вопросы? Как? Ты нас оставил. Просто принял решение и ушел. Думаешь, оставленная женщина не имеет права поплакать?

* * *

В кино женщины умеют плакать красиво, без опухшего носа и красных глаз. Оля так не умеет. Что не делает ее менее красивой. И менее любимой.

Руку, протянутую к ней в неосознанном жесте, он остановил в последний момент.

— Оля, я этого не стою.

Дерьмовая мелодрама никак не хочет покидать его жизнь, просачивается повсюду — в мысли, поступки, слова.

— Это ты так решил? — она встала резко и так же резко начала готовить чаепитие. И зачем он сказал, что будет? Сам же утверждал, что на всю жизнь чаю напился.

Наверное, не весь еще чай он в этом доме… испил.

Говорить проще, глядя в окно. Спиной. Чтобы не видеть слез. А там, за стеклом, — окна. Такие разные. Ему вспомнились вдруг стихи, что декламировала Изольда Васильевна на импровизированном поэтическом вечере. Кажется, это не из тех, начинающих, а кто-то из мэтров. С поэзией Денис был на очень почтительное и холодное «вы», но одно стихотворение неожиданно для него осело в памяти и сейчас всплыло. Не целиком, а какая-то часть. Кажется, начало.

А еще есть окно, за которым двое пытаются хоть как-то сделать лучше, а выходит с каждым словом все хуже и больнее.

— Я позволил всему зайти слишком далеко, зная о том, что… В общем, виноват в ситуации я один. Всю дорогу к вам думал: зачем возвращаюсь? Теперь понял. Видимо, затем, что должен попросить у тебя прощения за то, что не остановился вовремя.

Нет, надо обернуться. И испить уже до дна.

— Прости. И чаю мне не делай, поеду я.

Он не слышал, глядя на чужие окна, как она подошла. Когда обернулся — оказалось, стоит рядом.

— Нет, не поедешь. Снова решаешь все сам. А меня спросил? — ее обычно спокойный голос стал набирать громкость. — Ты меня спросил? Тогда?

Да когда же эта чаша кончится… Заварочный чайник со стуком опустился на стол, капнув коричневым на светлую поверхность. Одной каплей больше, одной меньше.

— Ты ушел только из-за того, что… из-за диагноза?

Хочешь орать? Я тоже умею.

— А что, по-твоему, бесплодие — недостаточная причина?!

На повышенных тонах говорили не только они. Грохотала по столу расставляемая посуда — чашки, блюдца, сахарница. Хозяйка квартиры напора в голосе уже не сдерживала.