Онлайн книга «Союз нерушимый…»
|
– И что дальше? – Андрей усмехнулся, но настроение у него явно ухудшилось, когда я сорвал замок голыми руками, лишь дужка по полу лязгнула. С ночного неба лило, как из ведра, и добрая половина Дворца Советов скрывалась в облаках. Он и без того выглядел, как что-то нереальное, а сейчас, когда представлял собой огромный столб света, уходивший в облака, – особенно. Шлёпая по лужам и обходя телевизионные антенны, спутниковые тарелки и гудящие коробки вентиляционных шахт, мы с Андреем дошли до края крыши, за которым начиналась тёмная бездна. – Поговорим. – Ничего я тебе, ментяра, не скажу, – набычился зэк. – Тогда полетаем, – пожал я плечами. – Ага, конечно, – сукин сын вёл себя вызывающе. – Давай. Блефуй, мусорок. Я двинул Андрею в рожу. Как в кино: «аккуратно, но сильно», отчего мой будущий информатор, издав крик раненой чайки, рухнул на мокрый гудрон крыши. Мои волосы промокли, и вода с них начала стекать вниз – по лицу и шее. Мерзко. Я поднял скулившее тело за ногу: оно оказалось очень лёгким. – Ты чо творишь, э?! – глаза бывшего зэка широко раскрылись, а лицо перекосило от ужаса. Мокрая рубашка сползла к груди, открывая вид на наколотую синими чернилами биографию. Я усмехнулся: жизнь у Андрея была бурная и нелёгкая, матёрый урка, давний «клиент» милиции. Даже удивительно, почему его ещё не расстреляли. Советская власть была строгой, но справедливой: любой преступник получал возможность искупить вину, перевоспитаться и вернуться к нормальной жизни. Партия могла дать оступившемуся второй и даже третий шанс, но после третьего обвинительного приговора рецидивист железно приговаривался к пуле в затылок. За что угодно – хоть за украденный гвоздь, хоть за те самые сакральные три колоска. Кто-то наверху считал, что раз уж человек неспособен стать на верный путь, то и нечего на него воздух переводить. – Чо творишь?! Перестань! Андрей оказался за краем и осознал, как далеко ему придётся лететь. Внизу тускло светились оранжевые фонари, похожие отсюда на бусы. Моя рука дрогнула якобы от напряжения – и зэк истошно завопил. – Поставь меня! Поставь меня обратно! Поставь, ты, слышь?! – Твоя большая ошибка в том, – я подался немного вперёд, вызвав очередную порцию воплей и ругательств, – что ты с чего-то увидел во мне мента. И сейчас думаешь, что советская милиция – самая гуманная милиция в мире и я ничего с тобой не сделаю. А я могу. Хотя бы просто уронить, если будешь дёргаться. – Отпусти! – выпалил Андрей и тут же поправился, увидев моё выражение лица. Очень кровожадное выражение. – Нет-нет, не отпускай! Я засмеялся, рука снова дрогнула. Крик далеко разнёсся над ночной Москвой, приглушаемый шумом дождя и свистом изредка налетавшего северного ветра. – Рассказывай, что тебе известно про Унгерна! – рявкнул я. – Да иди ты! – Учти, я очень быстро устаю! А до тех пор, пока не услышу всё, что ты знаешь, то на крышу не верну! Чем дольше молчишь, тем ближе твои мозги к асфальту! Говори! Ответом стало молчание, сопение, тяжёлое дыхание и взгляд, направленный то на меня, то вниз, к фонарям и припаркованным у подъезда машинам. – Ну?! – взревел я. – Ладно-ладно! – решился Андрей, примирительно поднимая руки. – Расскажу! Только не бросай! По правде, не стоило и ждать иного исхода. Все эти крутые парни, «масть блатная», «бродяги» и «честные воры» раскалывались с полпинка, как только чувствовали малейшую опасность для собственной шкуры. Несгибаемые урки-борцы с системой существовали только в бульварных книжках времён моего детства и ранней юности, когда ещё не выветрилась тюремная романтика. – Ты знал Унгерна лично? Мышцы уже начало немного сводить, и в этот раз рука задрожала не показушно. – Знал! Знал! – возопил Андрей. – Малец-казах, учился в Бауманке на инженера-электрон- щика! Тевтонец, тоже мне… – Сколько лет? Где жил? Как зовут? – Двадцать пять где-то, жил на Плющихе в бараках, дом восемь! Зовут Володя! Володя Тильман! – Что?! Какой нахрен Тильман? Он же казах! – У него мать казашка, а отец был немец! Я правду говорю! Я включил тепловизор. Действительно не врёт. Значит, Унгерн – самый настоящий казахский тевтон. Анекдот, да и только. Я зашипел от того, что рука ослабела и пальцы разжимались. Зэк, заметивший, что его нога выскальзывает, чуть ли не зарыдал: – Перенеси меня на крышу, братан! Перенеси, будь человеком! Я всё скажу! – Ага, чтобы ты мне опять горбатого лепить начал? – рыкнул я. – Говори! Времени у тебя мало! Над чем работали? – Мы с ним коэффициент труда хотели хакнуть! И над распределением ширпотреба работали! Страницы министерств, каналы связи! С него была техника, с меня – продажа, я пацанам загнать хотел! Всё! Я всё сказал! Я больше ничего не знаю! Честно! На крышу перенеси, братан, прошу! Я присмотрелся к нему в тепловом диапазоне. Тоже правда. – Где он работал? – На «Лебедях»! Вот так та-ак. Я присвистнул от удивления. Вот и завод имени Лебедева проявился. Занятно, очень занятно. – Где его найти?! – Так… нигде! Пропал он! – развёл руками зэк. – Врёшь! – заорал я и потряс его над пропастью. – Сейчас сброшу нахрен! – Не вру! Не вру! – заверещал Андрей. – Где его искать? – Да не знаю я! На работе, может! Или дома, – от страха мой собеседник соображал очень туго. – Где гулял?! В какие бары-рестораны ходил? С кем общался? Ну же, давай, рука отсыхает! – Да не знаю я этого! Не зна-аю! Я почувствовал, что мокрая штанина выскальзывает из моей ладони, поэтому, зарычав и собрав последние силы, перехватил падающего Андрея уже в полёте и отбросил подальше от края крыши. Он сразу же подтянул ноги к груди, оказавшись в позе эмбриона, и задрожал крупно, всем телом. – Спасибо, – сказал я. – Ты меня очень выручил. А девушек бить нельзя. – Пошёл ты, – проскулил собеседник. В глубокой задумчивости я стоял и смотрел на расколовшегося бывшего заключённого. Ослабевшая рука безжизненно висела вдоль тела, я разминал болевшие мышцы и еле слышно кряхтел. Нужно было что-то делать с Андреем, в противном случае он мог помешать расследованию. – Поднимайся, – сказал я и протянул ладонь, чтобы помочь, но был, разумеется, гордо отвергнут. Пока я размышлял, каким образом отправить заключённого в полёт, тот уже успел подняться и настороженно глядел на меня. Согнувшийся в три погибели, сломленный, всё ещё всхлипывавший, он вызывал жалость, а не желание его убить. Это было странно: раньше я бы даже не задумался перед тем, как избавиться от подобной падали. |