Книга Русский штык на чужой войне, страница 51 – Сергей Балмасов

Одно можно сказать точно: своей службой Югославии тысячи наших соотечественников оказали ей огромную помощь, одновременно отблагодарив за гостеприимство. Ни та, ни другая сторона не забыли, что в Первую мировую войну Россия вступила именно из-за Сербии, подвергшейся агрессии со стороны Австро-Венгрии.

ДОкументы

Текст стихотворения «На границе Албании», написанного на карауле (посту) Лесково в ноябре 1921 г., хранится в ГАРФ. Ф.5802. Оп.1. Д.1905. Л.4:

Материал белоэмигранта Дятлова «о службе русских в югославских пограничных войсках» хранится в ГАРФ. Ф. 5802. Оп.1. Д.1740. Лл.1–5.

«Тихая пристань. Английские чемоданы. Спальный вагон. Мягкая постель. Вагон-ресторан. Тонкие вина. Модный морской курорт. Уютный отель. Солнечный пляж. Южное темно-синее море и небо, всегда ласковое и яркое. Во время сезона – нарядная международная толпа. Румынский оркестр и итальянские костаньеты… Шумная веселая праздная жизнь.

Всюду – русская речь, и речь эта не о куске хлеба, не о стуже нетопленой комнаты и развалившихся башмаках, а речь веселая, полная достоинства.

Это подданные русского царя привезли свой досуг за границу, на берег теплого моря, под южное небо, и здесь забывается и туманный холод Петербурга, и снег, глубоко занесший Россию.

Это 1912 год… Это наши за границей, «там, где апельсины зреют»…

Холодный товарный вагон и трюм товарного парохода. Горы старых мешков и свертков, и на них вповалку лежат, свернувшись, серые фигуры. Лежат не все: многим нет места протянуть ноги. Тесно, душно, грязно. В открытый люк глядит хмурое ноябрьское небо. День дождлив. Мокнут легкие шинели, и зябнет усталое тело. Русская речь, речь будничная – о хлебе, о сахаре, о дороговизне этого или другого города.

Остановка. Лезут наверх серые фигуры. Выбрасываются мешки с несложным багажом, и бредут они по шумным улицам города в бывшую австрийскую казарму, и смотрит на них с любопытством чужая сытая толпа.

– Русски, русски…

Да, это русские! Это граждане свободной России, не захотевшие стать рабами. Это остатки армии. Они идут на пограничную службу.

Это 1921 г. Это – наши на границе, тоже там, «где апельсины зреют».

К 1 декабря последние части русской конницы разошлись по своим пограничным постам. Ехали поездами, пароходами, лодками и шли пешком.

На безлюдном скалистом берегу Новоградского моря (оказывается, есть и такое), где камень, небо и вода в осенние дни сливаются в одно серое, прилепились три дома. Один – старая разбитая мельница, другой – не то гостиница, не то мелкий приют контрабандистов, а в третьей хижине, в четырех квадратных аршинах, живут 12 русских пограничников.

Справа перед окном – пристань, качающаяся одиноко лодка. Два раза в неделю останавливается пароход, выбросит два-три человека из соседних сел и скроется вдали, как бы спеша уйти из этого царства камня и безлюдия.

«Тихая пристань»…

Торжество Орловского наступления, стремительность Кубанского отхода, Новороссийск, Крым, Таврия, Каховка и разгром Жлобы, великий крымский исход, Галлиполи – и всё яркое, шумное осталось позади, и в итоге – эта тихая пристань!

Нет, это еще не итог! Это лишь новая глава той таинственной повести, коей имя – Русская революция.

Королевство Югославия. Братушки и дружки помогают русским, выброшенным в Европу. Они рыцарски помогают остаткам армии, не ставя нас в положение бедных родственников, уповающих «на размен». Они доверили нам большое дело – охрану своих границ.

Сербы не забыли и не хотят забыть, что Великая Россия «матка» и страж славянства. В частной и официальной беседе это неизменно подчеркивается.

Пережив изгнание на Корфу (катастрофа 1915 г. – Ред.), они понимают нас не только разумом, но и сердцем.

Как прежде великая русская армия стояла на страже Сербии, грозя ее врагам, так и теперь сохраняется это преемство, когда ее остатки стоят на страже ее новых рубежей.

Нас, уходящих на границу Далмации, предупреждали, что отношение к русским здесь далеко не такое сердечное, как в старой Сербии. Об этом же здесь предупреждали нас местные русские беженцы.

Не знаю, ошибались ли предостерегавшие – внешний ли порядок и хорошие качества солдат, прошедших очистительный стаж Галлиполи сделали свое дело, но предсказания те не сбылись.

На острове Рай одна из чет была встречена всем населением и флотилиями. Весь город сбежался на пристань. Русских водили по нему. Вышел шумный искренний праздник, и много доброго вина было выпито в знак взаимной дружбы и уважения.

Со всех постов побережья пишут о полном радушии и внимании, и везде и всегда, где только соберутся пять – шесть далматинцев и русских, говорится о величии России, и слышится сердечное сочувствие нашему великому горю.

Мне пришлось с 12 солдатами после трехдневного сидения в трюме сделать сразу утомительный переход в 20 километров по горным тропинкам с вещами за спиной. Уже темнело, когда, усталые и голодные, мы дошли до горного села и просили ночлега.

При содействии местного учителя в пять минут солдаты были разведены по хатам. «Мы знаем русских!» – говорили жители, радушно принимая по два-три солдата.

Когда на утро мы двинулись дальше, я по рассказам и довольным лицам понял, что селяне приняли «братушек» как родных. После казармы и мытарств пути все почувствовали себя как бы дома, в своей деревне, в своей хате.

Правда, здесь редко предложат вам хлеб; им население бедно. Его оно покупает в городе, но зато далматинцы вино заставят вас настойчиво выпить повсюду.

Проходят дни – сегодняшний как вчерашний. Книг нет, газеты еще не дошли, но скуки пока нет.