Книга Токсичный роман, страница 19 – Хезер Димитриос

– Разве ты не замечательная! Ужин почти готов. Пусть Гэвин покажет тебе дом.

Твой дом – моя мечта о том, каким он может быть. На одной стене фотография в сепии, на которой ты одет в костюм в стиле Дикого Запада, типа того, что бывают в «Диснейленде». У вас целая полка настольных игр. В доме есть пыль – о, прекрасная пыль! – и разбросаны обгрызанные игрушки Фрэнсис. Еще полка, заставленная книгами: детективы, научная фантастика и фэнтези. На улице бассейн, и мне нравится, что во дворе есть сорняки и что мебель вашего патио видала лучшие дни. Очевидно, что мама не заставляет тебя часами мыть, полоть сорняки и подметать.

– А здесь, – говоришь ты, толкая и открывая дверь в свою спальню, – начинается волшебство.

У тебя четыре гитары – одна акустическая и три электронные. Постеры Джими Хендрикса и, конечно же, Nirvana. Календарь с котятами, которые ребята купили тебе в качестве шутки на прошлое Рождество. На нем все еще январь, хотя на дворе апрель. На твоих полках не так много книг, но у тебя есть «Алхимик». Я беру его. Внутри сложенная страничка из блокнота.

– Любимая книга?

Ты слегка краснеешь:

– Родители дали ее мне, когда я… После… Ну ты понимаешь.

– Оу… – Черт. Что теперь сказать?

Ты подходишь, берешь книгу из рук, перелистываешь на страницу с загнутым уголком и отдаешь книгу мне.

– Я думал о тебе, когда читал вот это, – говоришь ты, показывая на подчеркнутый абзац.

«Ты никогда не сбежишь от своего сердца. Так что лучше прислушайся к тому, что оно говорит».

– Красиво. – Мне так хочется узнать, что твое сердце сказало тебе. Мне хочется узнать, почему эти слова напомнили тебе обо мне.

Ты киваешь и отдаешь мне листок бумаги. Я открываю его. И вижу свой собственный почерк.

Мое письмо. Бумага мягкая и помятая, словно ее читали сотни раз.

Я сглатываю.

– Я так боялась, что ты подумаешь, что я сумасшедшая, раз написала это.

– Ничего подобного. Знаешь, мои родители хотели, чтобы я не ходил в школу еще неделю, но я не смог. Мне нужно было увидеть тебя.

Я смотрю на тебя, и мое сердце, словно дайвер, готово прыгнуть.

– Правда?

Ты прижимаешься своим лбом к моему:

– Правда.

– Гэвин! Грейс! Ужин! – зовет твоя мама.

Ты берешь меня за руку и ведешь в столовую, которая по сути является небольшим ответвлением кухни. Огромное блюдо с лазаньей стоит в центре стола с салатом и хлебом.

– Надеюсь, ты голодна, Грейс, потому что я приготовила достаточно, чтобы накормить десять таких, как ты, – говорит твоя мама.

– Выглядит очень вкусно, спасибо вам большое.

Ты сжимаешь мою руку, и мы садимся. Ужин с твоей семьей – вот так я всегда представляла семейные ужины. Вместо Великана, критикующего кулинарные способности мамы или прерывающего меня каждый раз, когда я пытаюсь заговорить, здесь смех и интересный разговор, когда взрослые действительно прислушиваются к твоим словам. Твой папа зовет маму богиней кухни, и ты охотно с этим соглашаешься. Она продолжает быть мамой из телевизора, то есть пытается положить тебе в тарелку побольше еды и гладит тебя по волосам.

– Сколько у вас еще времени перед тем, как нужно ехать в театр? – спрашивает твоя мама.

Сложно поверить, что у нас осталось еще только два представления. Время летит, надо сказать.

Ты бросаешь взгляд на часы с кукушкой на стене (у твоей семьи есть часы с кукушкой – разве это не мило?).

– Пара часов, – говоришь ты, – вроде того. Грейс уедет туда раньше меня. Мне просто нужно нанести грим и освежить в памяти пару вещей, а у нее много реальной работы. – Он подмигивает мне, и я надеюсь, твои родители не видят, как это меня заводит.

– Итак, Грейс, Гэвин говорит, ты практически руководишь постановкой в последнее время, – говорит твой папа.

– Да. Это замечательно. Но труппа облегчает задачу, они все суперклассные.

– Предвкушаешь вечеринку труппы завтра вечером? – спрашивает твоя мама. – Мама Кайла сказала, что ты потрудилась на славу!

И вот в этот момент то теплое пушистое чувство, которое я лелеяла внутри, исчезает.

– Если честно… Я под домашним арестом. – Я чувствую, как мое лицо краснеет, и это очень неловко. – Так что я просто пойду домой после спектакля.

– О, это плохо, – говорит твоя мама.

– Все нормально, – вру я.

– Спроси ее, что она натворила, – говоришь ты, даже не пытаясь скрыть злость в голосе.

– Гэв… – говорю я тихо. – Все нормально.

– Это не нормально. – Ты кладешь вилку и качаешь головой, а мне нравится, что ты так рассержен из-за меня. – Ее оставляют дома, потому что она забыла включить посудомойку. Посудомойку.

Твой папа склоняет голову набок, словно пытается решить сложную задачу по тригонометрии.

– Э-э-э… Что? – говорит он.

– Вот так и я подумал, – говоришь ты. – Она так трудилась над этой пьесой, и…

– Гэв. Это не так важно, – говорю я. Я поворачиваюсь к твоим родителям, надеясь, что они не решат держать тебя подальше от меня из-за моей сумасшедшей семейки.

– Маме нужны были несколько тарелок для мероприятия, которое она устраивала для своей косметической компании. Так что, знаете… Она чуть не опоздала, потому что ей пришлось мыть вручную… В общем, все нормально.

Когда я рассказала тебе об этом за обедом, ты и тогда не купился на мою присказку «это не важно». Боже, ты уже так хорошо меня знаешь. «Со мной тебе не надо притворяться, – сказал ты. – Это чертов отстой, и твоя мама псих, конец истории». Я так боюсь, что моя семья отпугнет тебя.

– Ну, – твоя мама встает, – очевидно, что сейчас единственное, что мы можем сделать, – это съесть мороженого с фруктами.

Ты поворачиваешься ко мне и улыбаешься:

– Вот так моя семья справляется с проблемами.

Мы едим мороженое, лежащее высокой горкой под взбитыми сливками, ирисками и вишенками. Твоя мама рассказывает мне немного о своем взрослении. Ее родители тоже были строгими.

– Аарон помог мне пройти через это, – говорит она, кладя голову на плечо твоего папы.

– То есть вы влюбились в старшей школе? – говорю я.

– Отвратительно, да? – говорит твой папа и подмигивает.

Мы проводим с твоими родителями еще час, и нам уютно и не скучно. Они смешные и добрые, и, когда мне пора идти, твоя мама обнимает меня, и я осознаю, что не помню даже, когда моя собственная мать так меня обнимала. Слезы выступают на глазах, и я быстро смаргиваю их, пока никто не заметил.