Онлайн книга «Долгое дело»
|
Допустим, на планете появился единственный человек и живет себе один. Работает, проникает в тайны материи, занимается спортом… Есть смысл в его деятельности? Есть, потому что ему нужна еда, одежда, жилище; нужно утолять свое любопытство. А есть ли смысл в его жизни? Нет. Кому он нужен на этой своей планете? Будет он там жить, не будет… Но вот появился второй человек — их теперь двое. И сразу у первого появился смысл жизни — он нужен этому, второму, как и второй нужен ему. Природа для нас, но мы не для природы — мы друг для друга. Смысл жизни может быть только один и только в одном: мы рождаемся друг для друга. Иных оснований для нашего существования нет и быть не может. Добровольная исповедь. Не сложилось ли у вас, граждане юристы, превратное впечатление, что Калязина — человек недобрый? Если сложилось, то зря — не те вы копите нюансы. Человек я добрый и любому помогу в беде и в горе. Но покажите мне того, у которого настоящая беда. Где он? Я скажу где. Соседка надо мной, по фамилии Самопёсова, попала в беду. У нее сын, химик-аналитик, подающий надежды, женится на простой девчонке с фабрики. Больше того, отец невесты — токарь-пекарь, а мать — вахтер. Самопёсова, злая, как пес, собирается идти в фабком, дабы помогли расстроить мезальянс. У моей сослуживицы Аллы Константиновны беда: ездила в командировку, вернулась и за тахтой обнаружила посторонний женский чулок. Муж клянется, что нашел его на улице и взял для протирки своей автомашины. У ее дочери тоже случилась беда: в конце рабочего дня пошла в фотолабораторию, работает тихонько в темноте… Ее там по недосмотру закрыли, и все ушли. Ночь просидела. Афанасий Иваныч, начальник нашей жилищной конторы, попал в беду: чуть было не выиграл в лотерею «Москвича», на один номер не сошлось. Неделю ходит, лица на нем нет, пива не пьет. Обидно ему. Я бы вам этот списочек могла составить на десяти страничках машинописного текста. Да вы и сами знаете, граждане юристы. У вас у самих подобные беды. Например, Калязину не упечь, а для вас неприятность. Возвращаюсь, как говорят, к вышеупомянутому: человек я добрый и в горе помогу. Только покажите мне это горе… У Леденцова был свой кабинетик, именуемый «тещиной комнатой», «шкафом», «морилкой»… Стол, два стула и сейф. Вошедшему идти было некуда — только сесть на стул, к столу, за которым строго пламенел Леденцов. Зато отдельный. На зазвонивший аппарат Леденцов сперва внушительно глянул и только после взял трубку: — Вас слушает инспектор районного отделений внутренних дел. — Что делаешь? — спросил Петельников. — Мыслю над оперативными данными, товарищ капитан. — Кончай мыслить и прими-ка корреспондентку. — Я не владею языками, товарищ капитан. — Она тоже. — Из какого агентства? — Из «Вечерки», Холстянникова. Она интересуется нашей работой. Проинформируй. — Каких ответов избегать? — Глупых. Да ты умеешь. — Понял, товарищ капитан… Леденцов оглядел стол, сейф и оставшееся пространство. Высокая корреспондентка влезет, если сядет. А если не сядет, то все равно встанет тут, вдоль сейфа. Зачем она встанет, когда есть стул? Ноги вот сюда: и ей удобно, и ему видно. Плащ на стенку, к его зеленому. Шляпку тоже, к его зеленой. Магнитофон на стол, ридикюль на магнитофон. Инспектор открыл стол и вытащил шесть предметов. Зеркало, в которое он посмотрелся и спрятал, взбив пальцами волосы огненной феерией. Крупную матрешку с матрешечками внутри, которых он выставил в ряд на подоконнике. Пачку заграничных сигарет неизвестного государства, которую он опустил рядом с пепельницей. Учебник криминалистики, который он положил на край стола. Нож, здоровый и кривой, как турецкая сабля, который он хотел было воткнуть в столешницу, но оставил рядом с учебником. Журнал «Вопросы психологии» — этот он бросил перед собой. И тогда постучали. — Прошу! — крикнул Леденцов, хотя дверь была от него так близко, что хватило бы шепота. Холстянникова вошла и остановилась, как и предполагал инспектор, у сейфа, не зная, куда деть взгляд, — он как-то в комнате не умещался. Леденцов встал: — От себя и от имени приветствую вас в районном отделе внутренних дел. — Вы тут работаете? — удивилась она. — Нет, я тут думаю. — А где же работаете? — На оперативных просторах, Валентина… как дальше? — Альбертовна. А вас как звать? — Меня коротко — инспектор Леденцов. Садитесь, Валентина Альбертовна. Чай, кофе, кисель, коньяк? — Пожалуй, чашечку кофе, — согласилась Холстянникова, не представляя, откуда что тут может взяться. Леденцов рассчитал точно: чай теперь не в моде, кисель тем более, коньяк вряд ли она будет, а вот кофе… Он встал, протянул руки, открыл сейф и достал громадную белую чашку и двухлитровый термос. Без крышки он задымился, как вулкан. — С молоком, уже сладкий. Хотите бутерброд с котлетой и луком? — Нет-нет, спасибо. — Она с недоумением смотрела на поллитровую фаянсовую чашку, боясь к ней притронуться. — Пейте. Говорят, что кофе продлевает жизнь. В Копенгагене есть столетний мужик, который пил только кофе. А его приятель пил чай и прожил всего пятьдесят. Правда, в том же Копенгагене живет стодвадцатилетний дядька, который пил одно какао… Холстянникова осторожно приподняла чашку и, удерживая, отпила чуть не кипевший кофе. — А вы подуйте, — посоветовал Леденцов. Она торопливо поставила ее на стол, элегантно пошевелила в воздухе пальцами и сморгнула набежавшую слезу. — Я пишу очерк о рядовом инспекторе уголовного розыска… — Рядовее меня вы не найдете. — Его духовный мир, его увлечения, его работа… — Все это в норме, — заверил Леденцов. — А как назовете? — Еще не думала. — Только не называйте «Люди в синих шинелях». — Ну, это избито… — Не потому, что избито, а потому, что теперь не носят синих шинелей. — А что носят? — Полупальто цвета морской волны. Вы так и назовите: «Люди в полупальто цвета морской волны». Холстянникова рассмеялась, но ее смех скатился с инспектора, как с айсберга. — А вы шутник. — Я шутник? — Ну да, вы же сейчас пошутили? — Нет, не пошутил. — Мне показалось… — Это от горячего кофеина. Она щелкнула двумя латунными застежками и распахнула сумку черной кожи, похожую на портативный магнитофон. Блокнот, толстый, как том энциклопедии, лег на стол. Многоцветной шариковой ручкой она отчеркнула какую-то запись и мелко вывела: «Инспектор Леденцов. Живописен.» |