Книга Исчезновение Стефани Мейлер, страница 114 – Жоэль Диккер

– Джессика умерла на парковке супермаркета.

Обычно после этого все надолго замолкали. Потом какой-нибудь кузен робко спрашивал:

– Кто такая Джессика?

– Наверно, какая-то история времен войны, – шептал ему другой.

После этого все сидели с серьезным видом, комната погружалась в тишину. Про Одессу в доме не говорили никогда.

После истории с яйцами Роберта дедушка счел, что отныне я точно мальчик, и даже храбрый мальчик. В ознаменование этого он однажды под вечер отвел меня в подсобку кошерной мясной лавки, где какой-то старик, уроженец Братиславы, давал уроки бокса. Старик раньше был мясником (магазин перешел к его сыновьям), а теперь на досуге бесплатно обучал внуков друзей кулачному бою. Уроки состояли главным образом в том, что мы лупили по висящим на крюках тушам в ритме его рассказа: он со странным, неведомым акцентом повествовал о финале чемпионата Чехословакии по боксу 1931 года.

Так я выяснил, что каждый вечер в Риго-парке кучка стариканов, сославшись на желание побыть с внуками, сбегала от домашнего очага в мясную лавку. Кутаясь в пальто, они рассаживались на пластиковых стульях, пили кофе и курили, а стайка слегка испуганных мальчишек колотила по свисающим с потолка кускам мяса. Выбившись из сил, мы садились на пол и слушали истории старика из Братиславы.

Несколько месяцев я ходил по вечерам боксировать в мясную лавку, причем втайне от всех. Говорили, что у меня, похоже, боксерский талант; каждый вечер в холодный зал стекалась поглазеть на меня изрядная орда скверно пахнущих дедушек. Они делились консервами из восточноевропейских стран, мазали их на черный хлеб и подбадривали меня: “Давай, сынок!”, “Лупи их! Лупи как следует!”. А дедушка, раздуваясь от гордости, всем хвастался: “Это мой внук!”

Дедушка очень не советовал мне рассказывать матери, чем мы теперь занимаемся, и я знал, что он прав. Вместо парика он купил мне новенький спортивный костюм, который я оставлял у них и который бабушка каждый вечер стирала, чтобы назавтра он был чистый.

Все эти месяцы мать ни о чем не подозревала. Вплоть до того апрельского вечера, когда в грязную мясную лавку после целой волны отравлений заявилась городская санитарная инспекция и полиция. До сих пор помню отвисшие челюсти инспекторов, когда они вошли в подсобку, провонявшую потом и сигаретным дымом, и на них воззрилась стайка мальчишек в боксерских трусах и кучка курящих, перхающих стариков.

– Вы продаете мясо, по которому мальчики били кулаками? – спросил один из полицейских, не веря своим глазам.

– Таки да, – самым естественным тоном отвечал старик из Братиславы. – Убоине полезно, она от этого нежнее. Имейте в виду: они перед занятиями моют руки.

– Неправда, – прохныкал кто-то из мальчишек, – мы не моем руки!

– Ты больше не член боксерского клуба! – сухо отозвался старик из Братиславы.

– Так это боксерский клуб или мясная лавка? – в недоумении почесал в затылке другой коп.

– Немножечко то, немножечко это, – пояснил старик из Братиславы.

– В помещении даже нет холодильного оборудования! – возмущался контролер из санитарной инспекции, помечая что-то в блокноте.

– На улице холодно, а окна мы не закрываем, – услышал он в ответ.

Полиция позвонила матери. Но она не смогла вырваться с работы и позвонила соседу, Эфраму; тот немедленно при ехал и отвез меня домой.

– Я с тобой посижу, пока твоя мама не вернется, – сказал он.

– А ты кто в полиции? – спросил я.

– Инспектор по уголовным делам.

– Ты важный инспектор, да?

– Да. Я капитан.

Я был в восхищении. Потом решил поделиться с ним своей тревогой:

– Надеюсь, у дедушки не будет неприятностей с полицией.

– С полицией не будет, – ответил он с ободряющей улыбкой. – А вот с твоей мамой…

Как и предсказывал Эфрам, мама потом несколько дней кричала на дедушку по телефону: “Папа, ты окончательно спятил!” Говорила, что я мог пораниться, или отравиться, или еще бог знает что. А я был в полном восторге. Дедушка, благословенна будь его память, наставил меня на путь истинный. И тем не ограничился: приобщив меня к боксу, он, словно чародей, сделал так, что в моей жизни появилась Наташа.

Случилось это несколько лет спустя, мне только что исполнилось семнадцать. Я тогда превратил большое подвальное помещение в доме дедушки с бабушкой в тренажерный зал, натащил туда гантелей и подвесил мешок с песком. Тренировался я целыми днями напролет. Но однажды, в середине летних каникул, дедушка вдруг заявил: “Вытаскивай из подвала свое говно. Нам нужно место”. Я поинтересовался причиной своего изгнания, и дед объяснил, что они безвозмездно принимают у себя какую-то дальнюю кузину из Канады. Безвозмездно, держи карман шире! Наверняка содрали с нее за жилье. В порядке компенсации мне было предложено перебраться в гараж, где я смогу наслаждаться своими гимнастическими занятиями в пыли и масляной вони. Все следующие дни я проклинал старую, жирную, вонючую кузину, укравшую у меня тренажерный зал. Я так и видел ее волосы на подбородке, кустистые брови, желтые зубы, вонючий рот и тряпки советских времен. Хуже того, мне пришлось ее встречать на вокзале Джамейка в Куинсе: из Торонто она ехала поездом.

Дедушка всучил мне картонку с ее именем, написанным кириллицей.

– Я ей не шофер! – злился я. – Может, ты мне еще скажешь фуражку напялить?

– Без плаката ты ее никогда не найдешь!

На вокзал я отправился в ярости и хоть и с картонкой, но поклявшись обойтись без нее.

Однако в вокзальном зале, когда на меня хлынула толпа путешественников и я стал спрашивать у каких-то ополоумевших старух, не они ли та самая проклятая кузина, мне все-таки пришлось прибегнуть к своей смехотворной картонке.

Как сейчас помню момент, когда я ее увидел. Девушка лет двадцати со смеющимися глазами, чудесными тонкими локонами и ослепительной улыбкой встала передо мной и прочитала мой плакатик.

– Ты его вверх ногами держишь, – сказала она.

– А тебе-то что? – пожал я плечами. – Ты плакатная по лиция?

– Ты по-русски не говоришь?

– Нет, – ответил я, переворачивая плакат.

– Krassavtchik, – поддразнила меня девушка.

– Ты вообще кто? – спросил я, начиная злиться.

– Я Наташа, – улыбнулась она. – Это мое имя у тебя на картонке написано.

Так Наташа вошла в мою жизнь.

* * *

С того дня, как Наташа поселилась у дедушки с бабушкой, вся наша жизнь перевернулась. Я воображал себе жуткую старуху, а встретил фантастическую, потрясающую девушку, которая приехала учиться в кулинарной школе в Нью-Йорке.

Все наши привычки пошли прахом. Она заняла гостиную, куда давным-давно никто не заходил, и сидела там после лекций, читала или делала домашнее задание. Она валялась на диване с чашкой чаю, зажигала ароматизированные свечи, наполнявшие воздух благоуханием. Мрачная комната превратилась в центр притяжения для всех. Возвращаясь из школы, я находил там Наташу, уткнувшуюся в свои папки; напротив нее сидели в креслах бабушка с дедушкой, пили чай и созерцали ее в полнейшем восхищении.