Книга Последнее правило, страница 50 – Джоди Пиколт

Только я положил скрепку на кончик его носа, как в мою контору врывается сумасшедшая.

— Мне нужен адвокат, — задыхаясь, сообщает она.

Ей около сорока, вокруг рта наметились морщины, в темных волосах серебрится несколько седых прядей. Но глаза делают ее намного моложе. Они цвета карамели или ириса — и почему, черт возьми, когда я смотрю на потенциальную клиентку, мне в голову лезут мысли о наполнителях мороженого?

— Проходите! — Я встаю и предлагаю ей кресло. — Присаживайтесь, расскажите, что у вас за беда.

— На это нет времени. Вы должны прямо сейчас пойти со мной.

— Но я…

— Мой сын в полиции, его допрашивают, вы должны положить этому конец. Я нанимаю вас от его имени.

Тор роняет скрепку. Я поднимаю скрепку с пола, чтобы он не проглотил ее в мое отсутствие, и хватаю пальто.

Я знаю, что могу показаться корыстолюбцем, но надеюсь, что она подведет меня сейчас к припаркованному у пиццерии БМВ. Однако она поворачивает направо, к побитому «вольво», на спидометре которого уже намотано больше полумиллиона километров. Надо будет попросить клиентку расплатиться наличными. Я опускаюсь на пассажирское сидение и протягиваю руку:

— Оливер Бонд.

Она не пожимает протянутую руку, вместо этого вставляет ключ в замок зажигания и на бешеной скорости стартует со стоянки. У меня отвисает челюсть.

— Эмма Хант, — представляется она.

Она входит в поворот, машину заносит.

— Вы… могли бы… посвятить меня… в детали происходящего?

Затаив дыхание, я вижу, как она проскакивает на красный свет.

— Вы новости смотрите, мистер Бонд?

— Пожалуйста, зовите меня Оливер.

Я потуже затягиваю ремень безопасности. Полицейский участок всего в каких-то паре километров, но я хочу добраться туда живым.

— Вы следили за развитием истории о пропавшей студентке Вермонтского университета?

— Тело которой недавно обнаружила полиция?

«Вольво» с визгом останавливается у полицейского участка.

— Я думаю, к этому как-то причастен мой сын, — говорит она.

Однажды известного адвоката-еврея Алана Дершовица спросили, взялся бы он защищать Адольфа Гитлера.

— Конечно, — ответил он. — И выиграл бы дело.

Когда я заснул на занятиях по гражданскому праву, профессор, до тех пор монотонно вещавший, отчего учить законы было скучнее, чем наблюдать за сохнущей краской, вылил мне на голову бутылку воды.

— Мистер Бонд, — медленно произнес он, — я считаю вас одним из тех студентов, которым не следовало поступать на юридический.

Я выпрямился, весь мокрый, и сплюнул воду.

— Тогда, сэр, при всем уважении, вам нужно было лучше учиться считать, — заявил я, и одногруппники аплодировали мне стоя.

Я привожу этот довод уважаемым присяжным как пример того, что я никогда не боялся трудностей, не намерен и начинать.

— Идем! — Эмма Хант выключает зажигание.

Я кладу руку ей на плечо.

— Может быть, начнем с того, что вы скажете, как зовут вашего сына.

— Джейкоб.

— Сколько ему лет?

— Восемнадцать, — отвечает она. — У него синдром Аспергера.

Я слышал этот термин, но не стану строить из себя доку.

— Он аутист?

— Формально да, но не такой, как в «Человеке дождя». У него весьма высокий уровень развития. — Она нетерпеливо поглядывает на полицейский участок. — Мы можем обсудить это позже?

— Нет, если вы хотите, чтобы я представлял Джейкоба. Как он там оказался?

— Я привезла его. — Она глубоко, прерывисто вздыхает. — Сегодня я смотрела новости и, когда показывали место совершения преступления, увидела стеганое одеяло, которое принадлежит Джейкобу.

— Возможно, у кого-то еще есть подобное одеяло. Например, кто-то в прошлом сезоне тоже делал покупки в магазинах «Коль»…

— Нет. Это ручная работа. Оно лежало в шкафу в его спальне — по крайней мере, я так думала. А потом я услышала, что полиция по обвинению в убийстве арестовала парня Джесс.

— А Джейкоб ее парень?

— Нет. Арестовали некоего Марка. Я его не знаю, но не могу смириться с мыслью, что он отправится в тюрьму за то, чего не совершал. Я позвонила детективу, ведущему это дело. Он велел привезти Джейкоба в участок, якобы он с ним поговорит и все выяснит. — Она обхватила голову руками. — Я понятия не имела, что он заманит Джейкоба в ловушку. И не разрешит мне присутствовать при допросе.

— Если парню восемнадцать, все законно, — заверяю я ее. — Джейкоб дал согласие беседовать с ним?

— Он чуть ли не вприпрыжку побежал в участок, как только ему сказали, что он может помочь разобраться в преступлении.

— Почему?

— А если бы вам после нескольких лет занятия имущественными спорами предложили вести дело об убийстве мировой знаменитости?

Ого, это я понимаю!

— В полиции вам сообщили, что Джейкоб арестован?

— Нет.

— Значит, вы по собственной воле привезли сына в участок?

Она падает духом у меня на глазах.

— Я думала, что они просто с ним поговорят. Мне и в голову не могло прийти, что они тут же запишут его в подозреваемые.

Эмма Хант уже плачет, а я лучше знаю, что делать с жирным поросенком в Нью-Йоркской подземке, чем как вести себя с плачущей женщиной.

— Я просто хотела поступить, как полагается, — всхлипывает она.

Когда я работал кузнецом, мне довелось иметь дело с кобылой, у которой треснуло копыто. Недели покоя не пошли ей на пользу; владельцы уже подумывали ее усыпить. Я убедил их позволить мне «приварить» ей круглую подкову с замкнутыми ветвями, но не стал ее прибивать, а просто обернул вокруг копыта. Сперва кобыла ходить не хотела, но разве можно ее винить? Целая неделя ушла на то, чтобы выманить ее из стойла, а потом я каждый день занимался с ней по полчаса, пока через год не вывел в открытое поле и уже там наблюдал, как она носится, словно ветер.

Иногда, чтобы сделать первый шаг, нужна чья-то помощь.

Я кладу руку Эмме на плечо. Она вздрагивает от прикосновения и непонимающе смотрит на меня своими безумными воспаленными глазами.

— Посмотрим, что можно сделать, — говорю я, надеясь, что она не видит, как предательски дрожат у меня колени.

У конторки дежурного я откашливаюсь.

— Я ищу офицера…

— Какого? — лениво спрашивает сержант.

Кровь приливает мне к лицу.

— Который ведет допрос Джейкоба Ханта, — отвечаю я. Почему я не спросил у нее фамилию детектива?