Книга Леонид Гайдай, страница 14 – Евгений Новицкий

Леонид был старше Нины почти на восемь лет. Хотя вместе с ним на режиссера учились еще несколько взрослых парней, тоже фронтовиков, Гребешкова сразу увидела в Гайдае самую яркую личность на курсе. Актерское мастерство студентам-режиссерам приходилось демонстрировать в процессе учебы столь же часто, как и студентам-актерам. И уж тут-то Гайдаю не было равных — не столько из-за того, что он уже был профессиональным артистом, сколько из-за его способностей прирожденного комика.

Нинино восхищение Гайдаем долгое время распространялось лишь на его лицедейские достоинства, тем более что у начинающей киноактрисы не было отбоя от самых разных поклонников. За ней ухаживал, например, студент старших курсов Владимир Иванов — к тому времени уже лауреат Сталинской премии за роль Олега Кошевого в «Молодой гвардии». Проявлял настойчивое внимание к Гребешковой и вышеупомянутый Владимир Карасев с герасимовского курса.

Наконец, за Ниной ухаживал совсем взрослый человек, летчик. Он приходил во ВГИК и неизменно натыкался на Гайдая, чью длинную фигуру невозможно было не заметить. Летчик знал, что это однокурсник его пассии, и просил Леонида позвать ее. Гайдай заходил в аудиторию и бесцеремонно бросал во всеуслышание:

— Гребешкова, к тебе хахаль пожаловал.

Но Нина, возможно, тогда еще не догадывалась, что Леонид к ней неровно дышит.

Это выяснится несколько позднее, когда вечера после занятий во ВГИКе станут регулярно отводиться для репетиций студентов-режиссеров со студентами-актерами.

Одной из первых учебных постановок, за которую взялся Гайдай, была инсценировка «Отца Горио» Бальзака. Гребешковой начинающий режиссер отвел в ней роль аристократической красавицы Дельфины де Нусинген, в которую влюбляется студент Эжен де Растиньяк — его должен был изображать Феликс Яворский.

На первой же репетиции Гайдай невозмутимо сказал партнерам:

— А вот здесь вы должны поцеловаться.

— Нет, — тотчас отрезала Нина. — Сейчас мы это сделаем понарошку. А по-настоящему — только на генеральной репетиции.

— Ну а что ж так? — притворно изумился Гайдай. — Может быть, ты просто никогда еще не целовалась?

— Разумеется, целовалась, — соврала Нина, краснея.

Казалось, после этого случая Нина уж никак не могла не догадываться о видах на нее старшего товарища. Но их настоящее дружеское общение началось после нескольких подобных репетиций. Расписание для занятых в своих постановках актеров Гайдай всегда составлял так, что Нине приходилось уходить одной из последних. В конце концов она возмутилась:

— Вам-то всем в общежитие, а я — москвичка и живу на другом конце города.

Гайдай оживился:

— И что — тебя некому провожать?

— Некому.

— Ну давай я тебя провожу.

И они пошли пешком. Действительно, почти через всю Москву — от ВДНХ до Гагаринского переулка. На другой день это повторилось. И на следующий тоже… Словом, очень быстро это провожание стало традицией.

Ежедневные прогулки Гайдая и Гребешковой по улицам столицы растянулись на целый семестр. На них уходило два, а то и три часа, но Нина и Леонид не замечали, как летит время, пока они были вместе. Гайдай необычайно оживлялся на этих прогулках. В институте он был серьезный, деловитый, погруженный в работу. На улице, с Ниной, он немедленно менялся, на глазах перевоплощаясь в тот образ, который всем нам знаком по киноновелле «Наваждение» — самом лирическом творении Гайдая. Шурик с книгой под мышкой, увлеченно что-то рассказывающий и показывающий в лицах смешливой Лиде, — это была сцена из студенческих лет Гайдая и Гребешковой, воплощенная средствами художественного кинематографа.

Неизвестно, сколько бы это еще продолжалось, если бы Нина однажды не обратила внимание на некоторые странные перемены в сокурснике. Гайдай, всегда очень аккуратный, вдруг стал являться на учебу в несвежей рубашке, да еще и как будто невыспавшимся. Спустя много лет Нина Гребешкова вспоминала об этом: «Однажды я предложила постирать его рубаху, которая явно в этом нуждалась. И только тогда узнала, что он всю неделю ночует на вокзале, потому что, проводив меня, опаздывает на последнюю электричку. Но он так об этом сказал, что возражать и сочувствовать ему было бесполезно. Это была не жертва, просто он так хотел» .

Однако вскоре после этого Леонид сделал Нине предложение, которое прозвучало для нее как гром среди ясного неба:

«Как-то едем с ним в трамвае, а он и говорит: «Как ты считаешь, может, поженимся?» За сорок лет жизни с ним я так и не научилась распознавать, серьезно он говорит или дурачится. Он умел так выстроить отношения, что всегда мог взять свои слова обратно.

И я подумала: если отвечу «нет», он скажет: «Ну и правильно, а я уж думал, ты согласишься». И я решила ответить его излюбленным приемом: «Как это, — сказала я, — ты такой длинный, а я такая маленькая?» «Ты знаешь, — сказал он серьезно, — большую я не подниму, а маленькую буду на руках носить» «Ну если так…» — усмехнулась я.

Ему было тридцать, а мне двадцать два. Я согласилась только потому, что была уверена: Гайдай дурачится. Так уж вышло. У меня не было чувства безумной влюбленности, но мне перед ним всегда было стыдно быть банальной, глупой, занудной» .

Иными словами, Нина по привычке подыграла Леониду, словно речь шла об очередном его розыгрыше. А между тем в этот-то раз Гайдай не шутил.

На следующий же день он обратился к Нине в институте:

— Ну что, паспорт принесла?

— Какой паспорт? Зачем?

— Что значит «зачем»? Мы же вчера договорились пожениться. И ты согласилась.

Нина не растерялась и спокойно сказала:

— Ну ладно, завтра принесу.

От домашних Нина, конечно, ничего скрывать не стала.

— Мама, я замуж выхожу, — сообщила она Екатерине Ивановне.

— За кого же это? — удивилась мать.

— За Гайдая.

— А разве ты его любишь?

— Ну, он мне нравится.

— Смотри, дочка, — вздохнула Екатерина Ивановна, — не пожалей потом. И вообще ты должна иметь в виду, что никакого человека нельзя переделать. Ты выйдешь за Гайдая, и тебе придется всю жизнь мириться с его недостатками. А все ли его изъяны тебе уже известны?

— Мама, ну что ты, я прекрасно знаю обо всех его достоинствах и недостатках. И принимаю его таким, какой он есть.

Но Екатерина Ивановна не унималась:

— Ты же захочешь иметь детей. А от осинки не родятся апельсинки.

Однако Нина уже твердо решила — завтра она выходит замуж. Она любима. И она уже практически любит, отвечает взаимностью. Вскоре у нее не останется в этом никаких сомнений. И никогда она не пожалеет о своем выборе.

А Екатерина Ивановна почти сразу после свадьбы дочери на всю жизнь подружится с зятем. Теща будет заботиться о Леониде так, что он даже придумает небезобидную шутку для Нины: «Зря я тебя в жены выбрал — ты меня всё время ругаешь. Надо было мне на Екатерине Ивановне жениться».