Книга Грандиозная заря , страница 16 – Анн-Лор Бонду

Я продемонстрировала свою монету.

— Ух ты, — улыбнулся Жан-Ба. — Пришла тратить сбережения?

Я стала путано объяснять, что нашла монету на земле и хочу купить конфет, но всё это время не могла отвести глаз от одной-единственной вещи: живота девицы. Я смотрела на него как заворожённая — он был круглый, прямо как футбольный мяч!

— Конфеты — это вредно для зубов, — строго сказала рыжая с высоты своих глупых босоножек.

Она говорила со странным акцентом. Мне очень захотелось сказать, что её никто не спрашивал, но вместо этого я с виноватым видом опустила голову.

— Синди — зубной врач! — поспешил объяснить Жан-Ба, вымученно рассмеявшись. — Она целыми днями сражается с кариесом, вот и злится на конфеты!

Он освободился от руки девицы и присел передо мной на корточки.

— Не слушай её, чемпион, — прошептал он. — Иди спокойно покупай свои сладости!

Он хотел погладить меня по щеке, но я втянула голову в плечи и, ни слова не говоря, раздвинула занавеску и вошла в булочную.

— Консо! — окликнул Жан-Ба.

Он вошёл вслед за мной в магазин.

— Консо! Прости! У меня не получилось прийти на последние матчи. Сразу столько всего навалилось: работа, ремонт и всё вот это…

Я повернулась к нему спиной, так что ему был виден только мой ранец — огромная прямоугольная штуковина из мягкой кожи, которую Вадим выбрал, утверждая, что ранец прослужит мне верой и правдой до первого курса медицинского института.

— Консо, я… — снова заговорил Жан-Ба.

— Всё нормально. Я поняла.

— Да, — сказал он. — Конечно.

Наступила долгая тишина, во время которой ни он, ни я не двигались с места. Мадам Шикуа, как обычно, сидела в кресле у себя в подсобке и дремала. Монета, которую я сжимала в кулаке, намокла.

— Ну что ж… так даже лучше, — вздохнул Жан-Ба.

Не удостоив его взглядом, я прошла несколько шагов, отделявших меня от прилавка, и нажала на кнопку звонка.

— Уходи, — процедила я сквозь зубы. — А то получишь щелбан.

Сказав это, я закрыла глаза.

Пока мадам Шикуа перемещала свой центнер из подсобки в магазин, я стояла не двигаясь, а когда обернулась, Жан-Ба уже исчез.

— Ну? Что будет угодно малышке?

Перед булочницей я держалась молодцом. Я навыбирала себе сладостей и вскоре вышла из лавки, сдерживая слёзы, но ощущение было такое, как будто мне в ранец запихнули целую наковальню.

Дойдя до перекрёстка, я остановилась перед мусоркой. Посмотрела на разноцветные драже, мармеладных крокодилов, ракушки с мягким леденцом внутри и яркие желатиновые пустышки, лежавшие на дне пакета. Утёрла глаза и вытряхнула все конфеты в урну.

— Мама, нет!! Как жестоко! Мне самой конфет захотелось! Нин сложила ладони перед грудью и с мольбой посмотрела на мать: — Может, тут найдётся что-нибудь сладенькое?

— Вряд ли, — ответила Титания. — Но поройся вон в том шкафу, вдруг что-нибудь завалялось.

Нин вскочила с кресла и бросилась на поиски, спасаясь от внезапного голода, стиснувшего желудок.

— Макароны, рис, кофе, мясной соус, тунец, тунец… — с досадой перечисляла она. — Тьфу!

— Подожди-ка, — вспомнила вдруг Титания. — Кажется, у меня кое-что есть.

Фея саспенса снова порылась в сумочке и с триумфальным видом вынула плитку шоколада, которую купила вчера в автомате — и совсем забыла съесть.

— Ура! Ты спасла мне жизнь! — крикнула Нин, выхватывая шоколадку у матери.

Девушка плюхнулась в кресло и с наслаждением зашуршала обёрткой.

— Сахар, глюкозный сироп, масло какао, подсолнечное масло, эмульгатор, яичный порошок, гидролизованный молочный белок, — прочитала она на упаковке. И, набив полный рот, спросила: — В твоё время тоже была вся эта дрянь?

— Да, зайчонок, конечно, — рассмеялась Титания. — А ещё у нас были шоколадки «Банжо»! И пряник «Йес»! И еще… «Топсет — батончик силачей»!

Она покачала головой, вспомнив старую рекламу, от которой у неё когда-то текли слюнки: «король пряников», «друг завтрака»…

— Но лично я больше всего любила «Пикоретт»! Ты их, конечно, не знаешь, они давным-давно пропали.

— М-м… — протянула Нин. — А Жан-Ба? Он тоже так и пропал? Совсем?

Титания открыла стеклянную дверцу, положила на раскалённые угли два небольших полена и немного поворошила в печи кочергой.

— Да, он в итоге уехал из Сен-Совера со своей английской дантисткой и их маленькой дочкой. Насколько я знаю, они поселились в Лондоне.

— Как папа! — удивлённо воскликнула Нин.

— Надо же, действительно. Как твой отец.

— А представь, если они знакомы? Вот был бы прикол!

— Представляю, — повторила Титания, задумавшись над тем, что реальная жизнь часто складывается более неправдоподобно, чем её книжные подделки.

Нин смяла обёртку и бросила в печь. Фольга вспыхнула и мгновенно растаяла, окрасив пламя в странный зеленоватый оттенок, напоминавший северное сияние.

Титания закрыла дверцу печки. Посмотрела на Нин.

— Я продолжаю?

В начале лета 1975 года мне исполнялось десять лет.

Упорная и талантливая, Роз-Эме наконец получила продвижение по службе и начала работать в редакции каталога. Вероятнее всего, и зарплата у неё тоже выросла, но главное — обязанностей стало гораздо больше. Она уходила из дома рано, а возвращалась поздно. Думаю, ей это очень нравилось.

В те дни, когда она не работала, Роз-Эме ставила лежак между рядами живой изгороди за домом и там, укрытая от посторонних взглядов, намазывалась маслом из таитянской гардении и загорала голышом, почитывая «Женщину в современном мире» или «Потерянную честь Катарины Блюм» ^[7].

За три года шёл уже второй энергетический кризис. Цены на топливо росли, французов призывали экономнее расходовать бензин, а президент Жискар д’Эстен столкнулся с проблемой безработицы.

В своём медицинском кабинете в глубокой провинции Вадим продолжал как ни в чём не бывало лечить крапивницу, радикулит, обострение подагры и вросший ноготь. А в тот год во Франции были узаконены аборты, умер Майк Брант ^[8], закончилась война во Вьетнаме и началась гражданская война в Ливане.