Онлайн книга «Неуловимые тени»
— Это демагогия. Что вы намерены делать? — Отомстить. Или по-вашему, восстановить справедливость. Токаев перетянул скотчем ноги Васильева, а также его грудь и руки выше локтей. Затем он вскрыл ампулу и наполнил шприц. Выдавив каплю, он объяснил свои намерения: — Я продемонстрирую вам свой метод. — Догадываюсь. — Лучше один раз увидеть. Это незабываемо. Я напомню то, что вы пропустили. — Наркоз в шею? — Правильно. Чтобы утихомирить и подготовиться. Но резать спящего неинтересно. Он должен знать, за что его казнят, и видеть свою смерть собственными глазами. Поэтому я привожу его в сознание. Токаев воткнул иглу в шею Васильева и выдавил содержимое шприца. — Сейчас он очухается. — Он похлопал спящего по щекам. Тот открыл глаза. — Ну вот. Васильев с трудом разлепил веки и водил бессмысленным осоловелым взглядом. — Пока мой подсудимый окончательно придет в себя, я обезболю ему руку. Он правша, значит правую. Местная анестезия. Токаев взял другой шприц, наполнил из новой ампулы и сделал Васильеву укол в запястье. В ожидании результатов своей работы, он повернулся к Петелиной. — Удивительно, но мне не попался ни один левша. Наверное, левша — признак незаурядной личности, а чиновники-воры также заурядны, как снег зимой. Вы согласны? — Я не согласна с тем, что вы делаете. — А как я не согласен с тем, что сделал он, — запальчиво ответил Токаев. — Но мое согласие и несогласие ничего не стоит. Я один, моих близких нет. К этому моменту взгляд Васильева стал более осмысленным. Он вспомнил, где находится, узнал Петелину и со страхом и непониманием пялился на Токаева. Тот перехватил его взгляд, достал семейную фотографию и ткнул ее в лицо Васильева. — Ты помнишь их? Нет. Тогда я тебе напомню. Два года назад, осень, Ярославское шоссе, вечер. Идет дождь, ты спешишь в Москву и приказываешь водителю гнать по встречной полосе. Ведь у тебя мигалка, ты большая шишка, тебе все можно. У тебя дорогая машина, которая в случае чего защитит тебя десятью подушками, и менты прикроют. А у меня, у них этого не было, и ты… их… Токаев с силой сомкнул веки и потер виски. Его лицо исказила гримаса боли, а губы что-то шептали, кажется имена. Переборов приступ, он открыл глаза и пояснил Петелиной: — Голова. Накатывает иногда и болит, но потом… Потом проходит. — После того, как вы… — Вместо того, чтобы закончить фразу Елена перевела красноречивый взгляд на Васильева. — Это лучшее лекарство. Моя боль уходит вместе с их кровью, — подтвердил ее догадку Токаев. Он убрал снимок, подошел к окну, занавешенному широкими вертикальными жалюзи, сдвинул одну планку и посмотрел на небо. — Сегодня не так, нет дождя… Но я не могу ждать. Он вернулся к кровати, взял скальпель. — Знаете, что будет дальше? — Отрезанная рука — это символ чиновничьего беспредела? — спросила Петелина. Токаев кивнул: — Как и фотография Высоцкого. Вор должен сидеть в тюрьме — это закон жизни всякого нормального общества, но почему-то по отношению к высокопоставленным подонкам он не работает. — Я так не считаю, — возразила следователь. — Если чиновник украл… — Да бросьте! — перебил ее Токаев. — За мной вы охотились, а его оберегали. Он заглянул в глаза вице-губернатору и остался доволен. Пленник уже все понимал, был перепуган и пытался шевелить непослушными от наркоза губами. — Сейчас ты будешь смотреть, как потеряешь руку, а после будешь любоваться своей кровью. Ты толстый, ее будет много. Три литра крови — и ты в аду. Какую артерию тебе перерезать, на шее или на бедре? Считай это последним своим желанием. Васильев замычал в страхе, голос и тело плохо слушались его. Токаев улыбнулся: — Если хочешь быстрее, рекомендую шею. Правда видок потом будет не очень. Он вновь обернулся к Петелиной, чтобы поинтересоваться: — Вы оценили эффективность моего метода? — Доверю это право суду. — Вот вы какая. Вы и ваш суд защищает только таких, как этот. Им в вашем суде ничего не грозит. Ни Локтеву, который потратил деньги на свой комфорт, а не на больницы, ни Ивакину, который разрушил жизнь Холодова и пошел на повышение. Ни этому убийце с мигалкой. И пока так будет продолжаться, для такого, как он, всегда найдется такой, как я! — Холодов не чиновник, а врач, но вы и его прикончили, — напомнила Петелина. — Пришлось. Тогда я еще не добрался до главной цели. Кулику нужен был Живорез, и он его получил. Но вы и ваш Головастик… — Токаев сморщился от головной боли, но быстро отошел. — Впрочем, я не в обиде. Каждый должен делать свое дело. Я тоже. — У Холодова остались дети. — Счастливый. Не то, что я. — А ведь вы заранее планировали его подставить, воспользовались его принтером. — А вы забыли, что первая ткнули пальцем в его сторону. Совесть не гложет? — Я планировала допросить Холодова, но мне запретили. — Меня тошнит от таких оправданий. Я оправдываться не собираюсь. Маньяк взялся за скальпель. Петелина попыталась его отговорить: — Послушайте, Токаев. Я не могу гарантировать, что подниму старое дело об аварии, но обещаю посадить Васильева в тюрьму за экономические преступления. Есть заявления, которые положили под сукно, но я дам им ход, я начала сбор доказательств. Если он виновен в краже бюджетных денег… — Деньги? — возмутился маньяк. — Если бы эта сволочь меня разорила, тогда… Нет, он лишил меня не денег. Он лишил меня сына. Того, в ком текла моя кровь. Кровь за кровь. — Я могу понять, почему Локтев. Я понимаю, почему Васильев. Но почему все остальные, убитые вами? Вам лично они ничего не сделали. — Зато сделали другим, я уверен. Они все заслуживают наказания, но не каждый может отомстить, а я смог. Токаев сжал веки, сморщился и распахнул воспаленные глаза, безуспешно пытаясь снять боль. — И еще. Мне надо было отработать методику, я не анестезиолог, дозы подбирал опытным путем и теперь… — Он указал скальпелем на Васильева. — Он будет видеть свою смерть. Физически ему будет не больно, но его будут разрывать изнутри отчаяние, бессилие, злость, мольба, раскаяние, все возможные душевные страдания, которые в сотни раз сильнее боли тела. Уж я-то знаю. Он умрет в муках. — Если сейчас вы пощадите его, я обещаю… Токаев снова скривился и замотал головой: — Как же болит башка. И есть только одно средство, мне нужно видеть кровь. Его кровь. |