Книга Игра колибри, страница 31 – Аджони Рас

– Я давно не была здесь, – мечтательно сказала Алиса, рисуя ладонью на песке. – Уже и забыла, как здорово на берегу.

– Да, тут и вправду здорово. Не ожидал, что будет так мало людей.

– Большинство горожан считают, что еще слишком холодно для вечерних посиделок. Ты жил рядом с океаном?

– Нет, я жил в Москве, а от Москвы до ближайшего моря нужно добираться на машине не меньше суток.

– Этот Патрик, с которым ты говорил сегодня… Мне показалось его лицо знакомым. – Она вновь зачерпнула песок и принялась насыпать небольшую горку рядом с коленом.

– Это Патрик Гассмано, агент ФБР, который расследовал дело Октября. Его часто показывали по телевизору.

– Ого! – Она удивленно посмотрела на меня. – А откуда ты его знаешь? Вы друзья?

– Скорее приятели. Познакомился с ним ночью, когда ушел из клуба, увидев тебя…

Я осекся и замолчал. Алиса тоже молчала, глядя в сторону океана. Я посмотрел на ее лицо и решил продолжить, словно ничего не случилось:

– Мы встретились в баре, выпили немного… – Я пожал плечами. – Как-то так.

– Не вспоминай больше тот вечер, ладно, – тихо попросила она, продолжая смотреть вдаль, где чайки, раскинув крылья, парили над водой в поисках добычи.

– Договорились, – кивнул я.

Помню, как в тот самый миг, когда я глядел на чаек, на то, как они разрезают крылом водную гладь, мне показалось, что эта игра называется «коридор приемлемого». Вроде как мы общаемся, но только в границах этого коридора, а все другое нужно либо скрывать друг от друга, либо украшать щедрой пригоршней лжи. И для Алисы находиться в этом самом коридоре – великая ценность. В каком-то смысле это вообще казалось мне и смыслом, и задачей всей ее жизни.

Бриджид, моя милая Бриджид говорила, что этот коридор приемлемого стал настоящей эпидемией в современном обществе, где люди прячут правду за красивым аватаром и статусом личной жизни длиной в пару слов. Я постарался отогнать не самые приятные мысли и посмотрел в глаза Али.

– Интересно, а чаек едят? – спросила Алиса, оперев подбородок на ладонь и разглядывая парящих над водной гладью птиц.

Я вспомнил старую байку на этот счет и решил немного поднять себе и Алисе настроение.

– Едят, я слышал один старый рецепт моряков, – с видом знатока сказал я.

– Ну, поделись секретом. – Улыбка вернулась на ее личико, и она с любопытством посмотрела на меня.

– Слушай и записывай! – торжественно произнес я.

– Минуту. – Алиса достала телефон, быстро включила диктофон и протянула в мою сторону, изображая из себя репортера. – А сейчас мы узнаем тайный рецепт приготовления чаек, крылатых вестников суши и излюбленного деликатеса моряков.

– Хм… – Я сделал вид, что прочищаю горло. – Берем чайку, ощипываем перья, очищаем от внутренностей, убираем все лишнее и помещаем в кастрюлю.

– Интересно, прошу вас, продолжайте. – Она уже еле сдерживала смех.

– Добавляем воды, кладем целую луковицу, три лавровых листа, соль – по вкусу и варим два часа. – Я перевел дыхание и, сделав глоток вина, продолжил: – Через два часа сливаем воду и наливаем новую, чтобы убрать легкий рыбный запах, которым славится мясо чаек.

– Какой ужас. – Алиса прикрыла рот ладонью, изображая изумление.

– Дальше повторяем процедуру, но теперь кладем вместо луковицы целый лимон и снова варим два часа, уже на медленном огне.

– А до этого был сильный? – Алиса уже смеялась, не в силах сдерживаться.

– Да, он самый. – Мне тоже становилось тяжело сдерживать смех, глядя на слезы радости в ее глазах. – Не перебивай!

– Все, молчу! – с трудом проговорила она, завалившись на бок и продолжая тянуться ко мне телефоном.

– Через два часа снимаем кастрюлю, снова сливаем воду и добавляем томатный сок для придания пикантного привкуса. Теперь ставим на совсем маленькую мощность на пять часов, чтобы даже косточки стали мягкими.

– А потом? – Она уже плакала от смеха, держась за живот свободной рукой.

– А потом выкидываем все на хрен вместе с кастрюлей, потому что есть это невозможно.

Тут с Алисой случилась самая настоящая истерика. Она смеялась так, что слезы текли по ее лицу, и она не успевала их смахивать. Я смеялся вместе с ней, забыв про все невзгоды и неприятности. Это был один из тех моментов, которые я потом вспоминал долгое время как некую точку, определяющую полноту жизни и наполнение этой самой жизни радостью.

– Я, кажется, описалась, – задыхаясь, простонала она. – Черт, Адам, точно, я немного… блин!

Алиса, совершенно не стесняясь, расставила колени в разные стороны и провела рукой между ног.

– Вроде сухо, – пытаясь отдышаться, отметил я, глядя на плотный джинсовый шов между ног.

– Сухо снаружи, – капризно сообщила она и вновь рассмеялась.

Этот жест Алисы был самым эротичным жестом, самым откровенным, какой мне, Адаму Ласке, доводилось видеть в жизни. Я с таким упоением заносил его на страницу «молескина» и с еще большим вспоминал его перед сном, на той самой грани, когда обычные грезы превращаются в сновидение.

Я открыл еще бутылку вина, когда солнечный диск начал сваливаться в воду. Алиса подсела ко мне и, положив голову на плечо, смотрела в расцвеченное закатом небо с темными лоскутами облаков. Взяв меня чуть ниже локтя, она в каком-то забытьи поглаживала кожу под тонкой тканью. Душа от этих ее простых прикосновений ликовала, а вместе с ней – и тот самый подросток, который живет во всех без исключения мужчинах. Алиса переступила ненавистную мне грань официального общения, и свидание все больше походило на картину, что я рисовал себе в мечтах.

– Скажи, – тихо начала она, – ты и я, ну просто, как фантазия, вместе, вот как ты это себе представляешь?

– Что «это»? – так же тихо прошептал я, стараясь не нарушать идиллии.

– Нас, – уточнила она. – Ты же как-то представлял нас, как если бы мы были вместе, как мужчина и женщина? Все мужчины так делают, я знаю!

– Да, – признался я, – представлял.

– Расскажешь? – Она поудобнее уложила голову на моем плече, и я ощутил прикосновение ее волос к щеке.

– Ничего необычного, просто ты и я вместе, вот и все, – уточнять детали пылких фантазий казалось совсем не уместным в такой обстановке.

– А как же жена и дочь? – так же тихо поинтересовалась она, глядя, как лучи начинают ласкать пристань с возвышающимся над ней колесом обозрения.

– А при чем тут они? – Вопрос показался мне несколько неуместным.

– Они же когда-нибудь приедут? А тут, например, я. Что они скажут? Не могу представить, как говорю с твоей дочерью…

– Она поняла бы, – просто ответил я, сам не осознавая, что именно это значит.