Онлайн книга «Первопроходцы»
– Когда успели? – ахнул Стадухин, разглядывая строения. – Два года уже стоит! – скривил мясистые губы сын боярский, и с пережитой болью в голосе добавил: – Алексейка Бедарев начальствовал, выслуживался. За полгода острог поставил. Попил кровушки, Иуда! – Слыхал на Яне, что Головин тебя звал для сыска, – посочувствовал ему Стадухин. – Дурак он, этот Головин! – выругался сын боярский. – И казаки на Яне – подлые. Отписали жалобную челобитную, будто казенных коней для своей корысти продал. Да они бы перемерли там в зиму, а я, радея за государево добро, даже за дохлого коня взял с якутов двадцать соболей. – Прибранное лучше отдать добром! – усмехнулся Михей. Власьев обернулся к нему всем телом. – От кого слышал? – Недалеко от Янского устья встретил твоих казаков. Среди льдов на шестивесельном струге шли на Колыму. Не знаю, дошли ли по молитвам? – Гераська Анкудинов? – Он! И еще восемь! – Меня оговорили и службы бросили, воры! – желчно скривился Власьев. «Почему все хвалят нового воеводу?» – думал Стадухин, дожидаясь в сенях воеводской избы, когда позовут. К атаманам Бекетову и Галкину казаки ходили без проволочек, когда была надобность. При Ходыреве терся холуй из ясырей, который, бывало, не пускал, когда тот спал. В избе Головина дневала и ночевала охрана. Нынешних же караульных, похоже, и самих за дверь не пускали. Они вызвали лупоглазого молодца с бритым подбородком, тот молча выслушал Власьева, окинул Михея небрежным взглядом и ушел. Шелковников куда-то пропал. В сени робко вошел Ерастов, приехавший верхом. Трое просидели на лавке больше часа, мимо сновали какие-то холопы, привезенные с Руси и Литвы. Наконец усатый молодец в жупане объявил, что воевода Василий Никитович примет их в съезжей избе. Стадухин с Власьевым и Ерастовым поднялись с лавки, перешли туда, где со скучающим видом сидели за столами письменные, таможенные головы, писари. У дьяка и воеводы были отдельные комнаты. – Отчего их так много? – спросил Михей сына боярского. – Со всего воеводства собрали, что ли? – Теперь их всегда много при воеводах, – опасливо озираясь, тихо ответил Власьев. – Целый двор, как у царя. И опять они ждали, сидя на лавке. Наконец дверь к воеводскому столу распахнулась, другой молодец в жупане, с выбритым лицом, мельком взглянул на ждавших и небрежно махнул им рукой. Воевода с коротко стриженой бородой, с длинными, как у ляха, усами сидел в богатой шапке из черных лис, поверх немецкого платья на плечи была накинута соболья шуба. С неприязненным видом он таращился на Стадухина, пока тот отвешивал поклоны на образа и думал, чем мог прогневить, кроме задержки у жены. Едва нахлобучил шапку и опустил руки, воевода желчно вскрикнул: – Где шлялся? – Взяли у венчанной жены в постели! – Угодливо ухмыльнулся Власьев, стараясь смягчить гнев и перевести в смех. Отчасти ему это удалось: усы воеводы дрогнули, но глаза продолжали строжиться. Сын боярский с учтивым поклоном выложил на стол двух красных лис и девять соболей. – Что скажешь? – покосившись на мех, спросил воевода. – Заспался с дороги! – пожал плечами Стадухин. – Пришел в Ленский на Казанскую, жена с сыном неподалеку. Забежал. Думал, третий день, сказали, шестой… – Шестой! – передразнил его воевода с корчами на гневном лице. – Беглых из Янского зимовья встречал? – Кого это? – не сразу понял Стадухин. – Кого, кого…– проворчал Пушкин и резко кивнул дьяку. Тот неторопливо развернул список, прочел ровным голосом: – Ивашку Баранова, Гераську Анкудинова… – Встречал неподалеку от Святого Носа, – не дослушав, перебил его Стадухин, обернулся к Власьеву с удивленным взором: когда успел донести? Вспомнил про своих казаков и Афоню. – Жаловались, – сказал воеводе, – что остались без приказного и кормов у них нет. Яна – река безрыбная. Плыли на Колыму. – Почему не вернул? – яростней вскрикнул Пушкин. – Не было в моей наказной писано, чтобы в янские дела вмешиваться, – начиная сердиться, резче ответил Михей. – Удержишь их! – промямлил Ивашка Ерастов с каменным лицом. – Разбойник на разбойнике. Воевода не повел ухом в его сторону, а Стадухин опять удивился: отчего Ерастов волочится за ним и Власьевым? Четверо молодцов из воеводской прислуги внесли стадухинскую нарту, развязанную и распотрошенную. Вместе с ней в комнату втек едкий путевой запах костров и пота, кислый дух наквасы и кож. – Показывай казну! – приказал Пушкин желчным голосом. Михей вынул из-за пазухи свернутую трубкой грамоту, полученную от Зыряна и Петра Новоселова, положил на стол. Снял с нарты кожаные мешки. Печати на них были целы – предъявил их. Воевода тряхнул серебряным колокольчиком, вошли таможенный и письменный головы. Один смотрел печати, другой читал грамоту. С разрешения дьяка печати сломали, вывалили на стол соболей и лис, увязанных в восемь сороков. – Что сулил казне за поход? – не глядя на Стадухина, спросил воевода. – Два с половиной сорока! – Всего сотню? Помнится, где-то записано – полторы? – Сотню! – тверже объявил Михей. – С Оймякона и того много: места бедные, нежилые. Тем временем воеводские люди пересчитали рухлядь, сверили с описями и ясачной книгой, о чем-то говорили, склонившись к столу. – Четыре сорока соболей с Индигирки присвоил незаконно! – усмехнулся воевода, пристально глядя на терпеливо ждавшего разбора Стадухина. – Незаконно не присваивал! – скрипнул зубами казак. – Коней, порох, свинец, сети, хлеб – все своим заводом брали, у торговых кабалились. – Не велено казакам торговать! – напомнил Пушкин, отодвигая в сторону паевую долю Михея. – А кабалиться в путь велено? – спросил Стадухин. Глаза его начали разгораться. Воевода посмотрел на него долгим, пронизывающим взглядом: – Смотри у меня! Я не Головин. У меня батоги в полтора аршина, и бью не хуже мастера. Он постучал колокольчиком по столу. Вошли два молодца в жупанах, уставились на него, как псы на хозяина. – В казенку, пусть остынет! – указал на Михея и отвернулся, разглядывая привезенных соболей. Стадухин стряхнул с себя холопские руки, с пламеневшим лицом пошел впереди приставов. Они за его спиной посмеивались, что ведут в самую лучшую и теплую. Привели в свежесрубленную тюрьму, забрали саблю, нож, кушак, открыли толстую тесовую дверь в темную камеру. Михей привалился спиной к стене, медленно сполз, скрежеща кожей парки, сел на земляной пол. Вспоминая встречу с воеводой, удивлялся: не спорил, не буянил, словно был очарован ласками жены, но вместо награды попал в застенок. За что, про что? Тупо глядя в темень, почувствовал шевеление, перевел глаза, понял, что не один. |