Онлайн книга «Красная мельница»
|
Общей паники не было, но бойцы и командиры, ошарашенные случившимся, метались вдоль опрокинутых вагонов. Что-то растаскивали и оттаскивали. Складывали в штабель высыпавшиеся из вагонов тяжелые фанерные ящики с сухим пайком. Особенно суетился высокий лысый военный – майор, повторяя беспрестанно: – Я начальник эшелона, слушайся меня! Его никто не слушал. Более того, один из младших командиров, лихоманно ругнувшись, резко оборвал его: – Товарищ майор, дайте команду – что конкретно делать? Причитаниями не поможешь! Младший командир хоть и младший – на суконных погонах молоточками алеют широкие блеклые лычки, – но видавший виды вояка. На груди медаль – «ХХ лет РККА». – Подальше, как можно подальше убирайте все грузы от состава! – Пришел наконец в себя ошалевший начальник эшелона. Старшина сорвал голос. Он уже не приказывал, а хрипом просил относить имущество подальше от состава в стороны, так как самолеты могут вернуться. Перевернутые с платформ пушки ставили на колеса и откатывали на руках от железнодорожного полотна, укрывая в ближайших кустах. Туда же тащили тяжеленные снарядные ящики. Мало-помалу хаос стал приобретать некий смысл. После внезапного, вот уж поистине как гром в ясном небе, налета вражеской авиации люди постепенно приходили в себя. На бричке, запряженной двумя лошадками, примчались чужие, на вид очень грозные командиры. Низко на глаза у них надвинуты фуражки с синим верхом и лакированными козырьками. Громко ругаясь, они стали разбираться с личным составом. Посыпались распоряжения. Часть людей отправить на временный сборный пункт. Раненых срочно отправить в ближайший медсанбат. Погибших пока сложить в сторонке и накрыть плащ-палатками. Загоревшиеся вагоны тушили песком. По земле стелился едкий дым. Дикая неразбериха, но люди, сплачиваемые лихорадочной мыслью спасти имущество, правильно делали свое дело, подавляя в себе страх и одновременно непреодолимое желание опуститься где-нибудь на землю и хотя бы перекурить. Но курить было нельзя, так как фашистские стервятники уже кружили неподалеку, выслеживая для себя очередную цель, и дорога была каждая минута. * * * Сборный пункт, называемый бойцами «сортировкой», а еще короче, «сортиром», находился на окраине украинского городка. Несмотря на сожженные сады, удивительно ароматно пахло яблоками. Прямоугольником четыре побеленных снаружи каменных одноэтажных здания, посередине которых – плац, щербатый от выбоин. Побелка старая. Местами почернела, слезла от дождей и нещадного летнего солнцепека, местами известь навечно въелась в кирпич. До войны здесь располагалась учебная воинская часть. Народу на «сортире» всякого. Разной братии пехоты и артиллерии, танкистов, связистов и даже пограничников. Много раненых, точнее, выздоравливающих, бежавших из госпиталей и медсанбатов вслед своим родным подразделениям. Попадать в чужую роту или батарею после ранения счастья мало. Хотя, поначалу, кусая жидкую госпитальную, провонявшую карболкой подушку от жутких болей, мысль была одна: «Лишь бы выкарабкаться». Но чем ближе к выписке, тем заветнее потаенное желание дать деру, пока свои далеко не ушли. Как ни крути, а с дружками легче хоть в окопе, хоть в танке. Дружба на фронте скорая, но крепкая. Если кому суждено дожить до Победы, то дружба на всю оставшуюся жизнь. Случалось и так: догнал своих, а таковых в роте или батарее уже и нет. Кто полег в бою, кто оказался, повезло, на госпитальной койке. Командиры и те чужие… Нередко бега прерывались военными патрулями, и бегунцы оказывались здесь, на «сортировке». Силами коменданта сборного пункта, низкорослого пузатого майора с постоянно запаренным красным лицом, на котором выделялся крупный мясистый нос, здесь был организован и свой лазарет. Им заведовал военфельдшер непонятного ранга. Его халат, наверное, имел когда-то, может, еще до войны, белый цвет. Халат до такой степени застиран, с рыжими и бурыми подтеками, что трудно назвать его медицинским халатом, как, впрочем, и сам лазарет. Бинтованных клали сюда, чтобы дождаться срока, когда можно будет снять повязки – вонючие панцыри, постоянно прелые и грязные, под которыми страшно зудилось тело. Казалось, кожа огнем горит. При входе в лазарет в нос ударял тяжелый кислый запах печного дыма, грязных тел и заношенных солдатских портянок. В углах и возле стен барака валялась пшеничная солома, измятая и истоптанная ногами множества прошедших здесь выздоравливающих. Майор-комендант ведал на «сортире» всеми делами. От него зависело, кто из выздоравливающих отправится в действующую часть на передовую, кто во второй эшелон, а кто подчистую вернется домой. Комендант имел определенное влияние на врачебно-отборочную комиссию. Довольствие здесь, как говорится, пшенично-нулевое. Это когда в порции мутной жижи одна крупинка гоняется за другой. Многие вояки уже только от этого готовы были хоть куда, хоть к черту на рога, лишь бы поскорее выбраться из «сортира». Поговаривали, что, возможно, у майора имелся высокий покровитель. Возможно, что и сам по себе обнаглел до крайности. Двое мужичков-писарей у коменданта были из породы «не дай промах». Они втихаря шуровали по окрестностям деревенский харч, правда, неизвестно как сохранившийся. От коменданта всегда пахло чесночным салом. Ко всему не проедали и тушенку, которую они хранили в фанерном ящике прямо у себя под нарами. – Ниче, Петруха, жить можно, – говорил один писарь другомк, когда вечером они плотно запирали на крючок дверь в своей избушке, что неподалеку от сортировочного пункта. Пустовала, пока всесильный комендант ее не оприходовал для размещения «личного состава вверенного подразделения». – Накрывай стол. Хавки больше ставь. Майор обещал на ужин подойти. Спустя время в окошко стучали условленным сигналом. Майор шел на ужин. – Ну что, ребята? – сглатывая слюну и довольно потирая руки, внимательно, но жадно оглядывал он стол с обильной снедью. Шумно плескался у рукомойника, стуча жестяным «носиком», предвкушая хороший сытный вечер. Петруха ставил на стол литровую бутылку с мутноватой жидкостью. – Задолбал этот самогон, – недовольно морщился майор. – Ладно, наливай. Закусывая толстым ломтем сала, неспешно жевал. Постучав вареным яйцом о край столешницы, порадовал подчиненных: – Слухайте сюда. Давеча виделся с начпродом дивизионным. Обещал подкинуть пару-тройку бутылок коньяку. Надобно, ребята, его городской шмаре справку сделать, чтобы не привлекали на физические работы. – Какие? – Разгрузка вагонов с картофелем и капустой. Короче, сделать освобождение по причине слабого здоровья. – Сделаем, товарищ майор. – Петруха подмигнул напарнику по писарскому делу. – Только, товарищ майор, начпрод пускай не жмотится. Колбасы жутко хочется. Вкус уже забыли. Желательно копченой. И консервы рыбной… – Ладно, будет нам и колбаса, и консервы, – икнув, пообещал утвердительно хозяйственным тоном комендант… |