Книга В тени сгоревшего кипариса , страница 24 – Николай Инодин

– Еще моих тридцать. Не получается триста спартанцев, лишних много.

Грек пожимает плечами.

– Хочешь войти в историю как второй Леонид?

Котовский улыбается:

– Для этого я слишком болтлив.

За сутки неугомонные приятели облазили долину от края до края. Греки перетащили трофейные пушки на новые позиции, деловито приспосабливают к обороне строения и каменные изгороди. Алексей половину танков установил на позициях эвзонов, остальные будут резервом для контратак.

За военными приготовлениями с тревогой наблюдают жители селения. Один из стариков битый час таскается за Карагиозисом, близко не подходит, но и дальше, чем на два десятка шагов не отстает. Вот и теперь маячит поодаль. Сидел бы дома, погода собачья – снег валит, холодно – ветер выдувает из организма остатки тепла, сырая одежда защищает плохо.

Котовский мотнул головой – глупые мысли. Дед здесь живет, еще бы ему не волноваться. Алексей махнул рукой, приглашая старика на разговор.

– Отец, ты по-гречески понимаешь?

Говорит громко, иначе собеседник не расслышит.

– Немного, у нас в селе живут и греки.

Албанец говорит с сильным акцентом, но понять можно.

– Когда закончится снегопад, берите семьи и уходите, прячьтесь где-нибудь.

– Зачем? – притворяется дураком собеседник.

– В хорошую погоду итальянцы придут нас убивать. Мы не можем уйти на тот берег, сдаваться не собираемся. Будем умирать здесь, – вмешивается в беседу Карагиозис.– Если не хотите составить нам компанию, придется уйти.

– А вы не можете умирать где-нибудь в другом месте? – проявляет искреннюю заинтересованность старик.

– Нет, отец. Это место подходит как нельзя лучше. Ты же видел, как хорошо померли здесь итальянцы? Чем мы хуже?

Дед ненадолго задумывается, потом светлеет лицом:

– Не поговорить ли нам у меня дома? У горящего очага в голову могут попасть удачные мысли.

Командиры соглашаются, не раздумывая.

Дом любопытного старца оказался самым большим в селении, в нем даже есть дощатый пол. Греющиеся у печи эвзоны вскакивают, но по знаку капитана снова садятся.

Невестка или дочь хозяина сноровисто расставляет на столе глиняные кружки и кувшин – как оказалось, с горячим молоком.

– Аллах не велит правоверным пить вино, но согреться можно и так, – реагирует хозяин на разочарованную мину командира пехотинцев.

– Ты что-то хотел нам предложить, отец, – из высоких договаривающихся сторон именно Алексей не склонен к долгим беседам.

Старик разливает по кружкам парящее молоко, отхлебывает из своей, дожидается от собеседников повторения и делает заявление:

– Я не хочу, чтобы такие храбрецы умирали в нашем селе. За небольшую плату мы можем вывести вас туда, где итальянцы не смогут вас найти.

– Ты знаешь место, где можно перейти через реку?

– Какую плату?

Спрашивают одновременно, но каждый о своем.

– Осенью итальянцы отобрали у нас всех лошадей и мулов, увели даже ослов. Вы захватили вчера много мулов, я видел. А нам весной надо будет обрабатывать поля. Ты скажешь: итальянцы снова заберут. Теперь не заберут. Мы спрячем их в горах. А чтобы и там не забрали, вы дадите нам немного ружей, тех, что тоже остались от итальянцев. И патронов.

Старик повернулся к Котовскому:

– Переправить вас через Шкумбин? Может, через неделю. Или весной.

Он чешет свой огромный горбатый нос.

– Весной – точно переправитесь. Сейчас мы отведем вас дальше в горы. Там живут наши солдаты, которые воюют с итальянцами. Оттуда можно через хребты пройти на Клисуру – я слышал, там уже ваши. Может, дойдете. Дороги сейчас плохие.

– Старик, враги увидят на снегу наши следы и погонятся. Зачем идти куда-то, чтобы умереть уставшим? – Карагиозис решает сыграть на желании албанцев сберечь свои дома.

– Уходить надо сейчас, тогда снег скроет след и завалит за вами дорогу. Думайте, важные начальники, пусть Аллах пошлет в ваши головы побольше разума.

Котовский допивает молочко и смотрит на капитана.

– Что уставился? – не выдерживает грек.

– Думаю. Ты недостаточно красив для того, чтобы украшать собой памятник. Предлагаю отложить героическую гибель.

– На себя бы посмотрел, красавец! Башка круглая, как бильярдный шар. Впрочем, скульптор чуть уберет в одном месте, немного добавит в другом – сделает, как надо.

Котовский отодвигает посуду на край стола и расстилает карту.

– Назад дороги нет, помирать на месте неохота, метаться из стороны в сторону не к лицу. Почему бы нам не пойти вперед?

Назвать места, по которым горцы-проводники ведут эвзонов и роту Котовского дорогой, могут только албанцы. Или русские – в России тоже привыкли выдавать за дорогу любое место, по которому можно не плыть, а идти, не прорубая при этом просеку. Несмотря на все уговоры, бросать танки Котовский отказался наотрез, волочет за собой даже три трофейных грузовичка – небольшие трехосные «Фиаты-ОМ». Машины понравились забавным внешним видом и замечательной способностью передвигаться по горным тропам. Их маленькие дизельки тащат по косогорам и перевалам загруженные по самые тенты кузова не быстро, но уверенно. Без грузовиков пришлось бы трудно – на мулах не увезти запас продовольствия на пять сотен едоков. Ушастые несут во вьюках разобранные горные пушки и снаряды к ним. Трофейную кухню пришлось цеплять к танку.

Колонна вышла из села на вторые сутки после разговора со старостой – старики дружно решили, что через день снег прекратится. Колонна растянулась почти на километр, впереди танки и грузовики, за ними, вытянувшись в две цепочки, пехота. Эвзоны топают по колеям, пробитым танковыми гусеницами. Вьючных животных пустили в конце. Замыкающие мулы тащат что-то вроде больших суковатых борон. Сучья взрывают снег, маскируя пробитые техникой и людьми колеи. Переход дается тяжело – видимость не больше десяти метров, косогоры, крутые подъемы, в нескольких местах для техники приходится мастерить бревенчатые мостки, в одном – взрывать закрывший дорогу крупный камень. Прошли. Двадцать километров по карте, восемь часов в пути. Измученные люди нехотя заталкивают в себя горячий кулеш, в темноте ставят палатки, прижимаются друг к другу, чтобы согреться, и забываются тяжелым, неспокойным сном. В караул заступают танкисты, спать отправляют только измотанных механиков.

К утру снегопад прекращается. Рядом с биваком Алексей видит довольно большое озеро – неправильный треугольник черной воды в заснеженных берегах. За озером – крыши домов. Ветер сносит на восток дымы из многочисленных печных труб.

– Если у меня заболел хоть один солдат, я утоплю проводника в этом озере, – сквозь зубы цедит Карагиозис.