Книга Разящий клинок, страница 104 – Майлз Кэмерон

Но световую пирамиду он создал.

– Теперь пусть станет красная, – велел грамматик.

Мортирмир кое-как выдал лососево-розовый цвет.

– Что такое сотворенный свет – подлинное творение или иллюзия? – спросил грамматик.

Мортирмир увидел, что сзади остановились его однокашники. Вопрос был задан не только ему.

Две монахини вскинули руки, сокрытые в рукавах черных ряс.

– Да? – пригласил их грамматик.

– Очевидно, что творение подлинное, ибо не будет же светить иллюзорный свет? – сказала монахиня, в которой Мортирмир предположил Комнину.

– Вот даже как, очевидно? – Грамматик разжал горсть, и на ладони засияла безупречного качества жемчужина. – Что это, правда или иллюзия? – осведомился он.

– Иллюзия, – ответил Болдески.

– Правильно, юный Антонио. Умей я так запросто создать столь совершенный жемчуг, то был бы первым в городе богачом. – Грамматик поднял жемчужину, чтобы видели все.

– Но иллюзия должна быть убедительной, а для этого нужно, чтобы она излучала и преломляла свет. – Мортирмир прикрыл руку учителя своей – и действительно, жемчужина распространила слабейшее свечение.

– Нашелся Божьей милостью внимательный, – отозвался грамматик. – Ты, если не путаю, Мортирмир? Роджер?

– Морган, маэстро.

– Да, разумеется. Варварство на варварстве и варварством погоняет. Святого Моргана не существует. – Грамматик улыбнулся краем рта. – Насколько я понимаю, ты наконец вошел в силу?

– Наверное, да, – сказал Мортирмир.

– Иллюзий не существует. Или наоборот – все есть иллюзия. – Магистр воздел жезл, и посреди комнаты внезапно появился огромный рогатый демон.

Мортирмир не видел такого обилия герметизма с тех пор, как поступил.

– Но… я не вижу никаких чар.

– Хорошо сказано. Кто-то еще готов признаться в том же? – осведомился магистр.

Остальные замялись.

– Конечно же, нет. Потому что я целиком поместил внушение в ваши глаза. – Демон исчез. – Это крайне трудная операция, но ее невозможно разоблачить. Что это доказывает?

Повисло долгое и тягостное молчание.

– Так-так. Что ж, разберитесь в этом самостоятельно. Мортирмир, тебе нужно намного усерднее трудиться над воспоминаниями.

– Да, магистр. – Мортирмир встряхнул головой, еще продолжая видеть демона – в умозрении, как выражался отец.

– Ненавижу его, – сказала монахиня-коротышка.

– Ты просто не любишь думать, – ответила высокая. – Сэр Морган, почему вы создали свет в форме куба?

Мортирмир отвесил поклон.

– Смеха ради, мадмуазель. – Он попытался представить, как она выглядит. – Я вдруг понял, зачем нужна вся эта грамматика.

Болдески рассмеялся:

– Ну так скажи!

– Это наш код. Я уверен, что у Диких он другой, но мы структурируем силу при помощи грамматики. Правильно?

Студенты закивали.

– Само собой, – фыркнул Болдески с толикой привычной спеси.

– Однако на высокой архаике мы можем по-разному составить предложение, не изменяя смысла… – Мортирмир старательно подбирал слова.

– Да, – согласился Болдески.

– Но в то же время мы умеем так точно высказываться о разных вещах… Болдески чуть не хлопнул себя по лбу.

– Конечно! – воскликнул он. – Я думал, что заклинать – то же самое, что творить. А ты говоришь о внесении мелких изменений в само творение и в то, как его наполняет энергия!

Высокая монахиня простерла руку и создала красную пирамиду, которая ярко засияла красным же светом.

Уязвленный Болдески соорудил свою, побольше.

Маленькая монахиня понаделала всякой мелочи, и все трое прыснули. Они, без сомнения, были лучшими учениками.

Мортирмир, немного повертев логику своей формулировки, создал две пирамиды.

Все зааплодировали.

А в коридоре высокая монахиня – Ляпис – чуть наклонила к нему голову.

– Меня зовут Евгения, – сообщила она.

– А меня – Катерина, – шепнула Жемчужина.

– Танкреда, – представилась третья, которую Морган назвал про себя Кораллом. Теперь, когда он присмотрелся, ему открылись и другие различия.

– Я – Чума, – назвался он в ответ, но с ухмылкой.

Троица прыснула.

«Глядишь, еще и задам жару», – воодушевился он.

Между риторикой и воспоминаниями было двухчасовое «окно», и они решили прогуляться через площадь к таверне на открытом воздухе, которая только и жила за счет студентов. Тут распахнулись имперские врата, и въехали два всадника, оба в красном.

Сестра Анна проводила одного взглядом.

– Георгий не соврал – красавец! Это новый наемник. Он называет себя герцогом Фракейским, но на самом деле это, конечно, не так.

Болдески поднял бровь.

– А по-моему, так и есть. На прошлой неделе он задал хорошую трепку бывшему герцогу. А мой отец ненавидит его чистой, незамутненной ненавистью.

Сестра Катерина весьма бесстыдно склонилась над их столом.

– Он собирается в университет! – объявила она.

– За что же твой отец его ненавидит? – спросил Мортирмир.

– Мой отец – глава здешних этрусских купцов, – ответил Болдески. – Его вызвали во дворец и пригрозили. Во всяком случае, с его слов. – Болдески сказал это с тем веселым долготерпением, с каким говорят об отцах сыновья. – Я уверен, что патриарх поставит герцога вместо него. Но он играет немалую роль. Он альбанец, Мортирмир, как и ты.

Мортирмир решил, что Болдески ему симпатичен.

Воспоминания были пыткой. За первые пять минут он выяснил, что магистр игнорировал его раньше, потому что Мортирмир не имел доступа к силе. Теперь, когда положение изменилось, от него ждали, что он все нагонит. Желательно – к концу занятия.

Этого не произошло.

За два часа его вызывали чаще, чем за все время учебы; дали странные геометрические фигуры и другие памятные объекты для хранения во Дворце воспоминаний, а потом предложили воспроизвести полученное. У него не вышло – иногда просто не получалось, а потом, когда разволновался и раздосадовался вконец, он начал проваливаться с треском.

Магистр был беспощаден и в конце урока отвел Мортирмира в сторону.

– Твоя неспособность запомнить даже простейшие формы поистине удручает, – заявил он.

Мортирмир прикинул – ибо мечтать не вредно, – сумеет ли он превратить этого человека в пепел. Гнева и досады ему наверняка хватит, чтобы возжечь поистине мощное пламя.