Онлайн книга «Дикие цветы»
|
– Я не хотела туда идти. И мне нужно лечь пораньше. Голос Хэмиша звучал мягко: – Я знаю, почему не хочешь, знаю, что сигаретный дым может повредить твоему голосу. Это нормально, но ты не можешь себе запретить… Она засмеялась. – Я не могу? Не говори мне, что я могу, а что нет, хорошо? Он хотел что-то ответить, но она сжала ему руку. – Никогда не говори мне таких вещей. Никогда! Пение – моя жизнь, и я уже объясняла тебе это. Оно всегда будет для меня важнее всего. Всегда! Она чувствовала себя так, будто где-то в ее душе прорвало плотину – наконец-то она смогла высказать то, что сидело в ней так давно. – Это моя жизнь, а ты все время пытаешься заставить меня делать то, что хочешь ты, то, что, по-твоему, правильно, что «будет лучше для меня»! Мне нужно сделать это завтра, о,кей? Когда придет время, ты все узнаешь. А что касается паба, я вообще не хотела туда идти, и это не твое дело! Ее трясло, он встал перед ней, его глаза потемнели. – Я желаю тебе лучшего, потому что думал, что мы любим друг друга. Я хочу ухаживать за тобой и хочу, чтобы ты ухаживала за мной. И ты это делаешь, ты – самый добрый человек из всех, что я знаю. Но тебе нужен кто-то, кто будет присматривать за тобой, тот, на кого можно положиться, Корди! Я хочу, чтобы ты была счастлива. Тебе нужен кто-то, чтобы… Корд шагнула назад. – Вот! Вот оно! В этом все дело! Я ни в ком не нуждаюсь! На самом деле мне вообще никто не нужен! – Она смотрела на него, и слезы текли по ее щекам. – Я не хочу больше быть с тобой. Я хочу быть сама по себе. Мне нужно… Мне нужна свобода делать, что я хочу. Прости, Хэмиш. Голос… – Голос – это не все в жизни. Это не живой человек, и он не сможет полюбить тебя. – Господи, какое клише! Неужели ты не видишь, Хэмиш, милый… – Это доброе угловатое лицо перед ней, густые волосы песочного цвета, вихор, торчащий не в ту сторону… Она вытерла нос рукавом, опустила глаза и прокашлялась. – Профессор Мацци как-то сказал, что, если ты хочешь и дальше заниматься пением, ты должен навсегда расчистить место за столом для своего голоса. И я это сделаю. Это все значит для меня. – Все? – Его голос прозвучал опустошенно. – Все. Он протянул к ней руку, но потом уронил ее, и они еще долго стояли и молча смотрели друг на друга на залитой лунным светом серебряно-темной улице. На следующий день в восемь утра Корд поднималась по широким ступеням Альберт-холла, высматривая дверь номер одиннадцать. Утро выдалось теплым, но она все равно обмотала шею шарфом. За дверью ее ждали профессор Мацци и сэр Брайан Линтон, директор Променадных концертов. Увидев ее, они вскочили и бросились горячо ее приветствовать. Сэр Брайан сжал ее руки. – Моя дорогая Корделия, – сказал он. – Надеюсь, вам удалось поспать. Корд улыбнулась: – Немного. Боюсь… Боюсь, я не смогла заснуть. – Это не важно. Удивительно, если бы смогли. Теперь пройдемте с нами, моя дорогая. Оркестр ждет. И они пошли изогнутыми коридорами огромного круглого здания, прибавляя шаг. – Не все смогли вырваться сюда в столь ранний час, и у нас не так много времени – нужно подготовить концертное оборудование. Ну, вот мы и пришли. Он открыл пару дверей, и они спустились вниз бесконечными рядами красных бархатных сидений, через открытую зону для промеров, и Корд засмотрелась на «грибы» – огромные акустические диффузоры, свисающие с высоченного потолка, словно летающие тарелки. – Что-нибудь слышно от Изотты Чианфанелли? – спросила она. Сэр Брайан покачал головой. – Ни черта. Моя дорогая, я полон надежд, что она придет в себя и сумеет появиться сегодня вечером, но мы не можем быть ни в чем уверены-никто не слышал о ней ни слова с того момента, как она приехала, а это было два дня назад. Боюсь, она очень на нас злится. Впервые заговорил профессор Мацци. – Она-артистка. Такое поведение в их стиле. Он протянул Корд руку, и та поняла, что они достигли края сцены – места, где ступеньки вели наверх – туда, где будет стоять она. Корд последовала за мужчинами на сцену, и оркестр принялся аплодировать и стучать смычками по пюпитрам, пока сэр Брайан не призвал к тишине. – Мы не знаем, сможет ли мисс Сианфанелли петь сегодня вечером, – сказал он. – А ее дублер, как вы можете знать или не знать, находится дома со сломанной лодыжкой. У Променадных концертов есть хорошая традиция дебютировать с новыми артистами. Мы попросили мисс Уайлд присоединиться к нам и спеть партию графини в «Женитьбе Фигаро». Она только что закончила Королевскую музыкальную академию и несколько раз исполняла там аналогичную роль, но тем не менее мы просто обязаны попросить вашей снисходительности. Большое спасибо за вашу поддержку! Зал еще немного поаплодировал. Глаза оркестрантов рассматривали ее: кто-то застенчиво, кто-то с откровенным любопытством. Дирижер Пьер Бессон кивнул. – Моя дорогая, для меня большая честь дирижировать во время вашего дебютного Променада. – Он снова повернулся к оркестру. – Я слышал, как эта девушка пела графиню раньше, в Академии, и я уверен, что она станет одной из величайших певиц своего возраста. Если, конечно, будет продолжать… – Из зала раздался восхищенный шепот. – Мы попали в невероятную ситуацию, но сделаем все, что необходимо. Спасибо за столь ранний визит для репетиции. – Он постучал палочкой, профессор Мацци пожал ей руку, и они с сэром Брайаном словно растаяли в воздухе. – Это музыкальное представление, поэтому здесь нет режиссуры. Но если бы кларнеты могли подчеркнуть походку мисс Уайлд, как мы договорились, я был бы очень благодарен. И в конце Sull’Aria помните, что мы все еще allegretto, а не rallentando, поскольку мисс Уайлд не замедлится… Вы обычно замедляетесь в конце вот здесь, прежде чем мы возвращаемся к речитативу, мисс Уайлд? Мисс Уайлд? Но Корд осматривала огромный викторианский зал, воображая, что он заполнен людьми, видя их лица, ожидающие, когда она откроет рот и запоет. Чувство покалывания, влажная, удушливая паника, – все, что она чувствовала раньше, каждый раз, когда Хэмиш говорил о встрече с его родителями, или с ее, или о том, что неплохо бы съездить на выходные к Бену и Мадс, или даже о том, что им пора съехаться и жить вместе – все это исчезло. По правде говоря, все разрушилось, как только она заглянула в окно паба прошлой ночью и увидела отца, целующего в углу «Пьяной луны» какую-то девушку. Корд знала, кто это-молодая актриса, дочь старого папиного друга, получившая роль леди Энн, жены монарха в «Ричарде III». Еще она была на двадцать пять лет моложе папы. Конечно, иначе быть не могло… Казалось, его не особенно волновало, где он находится – что публика в том прокуренном, грязном пабе – сплошь вдрызг пьяные офисные работницы в белых рубашках и с красной помадой, да яппи в мешковатых костюмах. Она видела, как руки отца двигались по телу Джорджины, скользили под ее одежду, возвращались, держали ее за лицо, когда они страстно целовались. Корд видела, как какой-то мужчина у бильярда ткнул локтем в бок своего приятеля, и оба улыбнулись. Она знала, что они не узнали его. Она знала, что они смеются над этим пьяным растрепанным мужиком, тискающим молодую женщину на публике. |