Книга Роузуотер, страница 9 – Таде Томпсон

У нее дом в Тайво, на следующей станции по часовой от меня, ближе к Северному ганглию. Это более благополучный район, где в каждом гараже есть машина, и повсюду колючая проволока и охранные системы. У них такая мощная спутниковая технология, какую раньше только в шпионских триллерах можно было увидеть.

Мне неловко, что я заявился к ней, но Аминат воспринимает это так естественно, что от дискомфорта вскоре не остается и следа. Здесь тепло, играет регги двадцатого века и слегка пахнет благовониями. Она отводит меня в ванную; я думал, она поухаживает за мной, но Аминат выдает мне вату, воду, мыло, пластырь, дезинфицирующее средство, йод и улыбку. Она говорит, что будет в гостиной, а я могу пока отмыть руки и лицо от крови. Приведя себя в относительно приличный вид, я присоединяюсь к ней, она ставит передо мной напиток, от нее исходит запах жасмина. Потом садится напротив, все еще беззвучно подпевая Бобу Марли, и смотрит.

– Так ты, значит, что-то вроде поэта-воина? – спрашивает она.

– Все не так романтично, – отвечаю я. – Я не дерусь и не пишу стихи.

– И все же у тебя на руках кровь. Кто ты, Кааро? Это имя или фамилия?

– Просто Кааро.

– Ты йоруба?

– Да.

– И твое имя значит «доброе утро»?

– Да и нет. Полное имя – «Ile Kaaro o Jiire», что можно перевести как «доброе утро, приятного пробуждения», однако это термин, который означает: «все люди и земли, говорящие на Йоруба».

– Странное имя. Тебя так родители назвали?

– Да. У меня был идейный отец.

– Это он сказал тебе не пользоваться фамилией?

– Нет, это была моя идея.

– Как тебе это сходит с рук в банке? – Она скрещивает ноги и делает глоток. В ее движениях чувствуется гибкость, призрак спортивных тренировок.

– Что вообще Бола тебе обо мне рассказала? – спрашиваю я.

Она смеется:

– Сказала, что знает парня, который мне подойдет. Симпатичный, одинокий, с приличной работой и не козел. Похоже, она понятия не имела, есть ли у нас что-то общее, и не заморачивалась этим.

– Ты знаешь, чем я занимаюсь в банке?

– Борешься с мошенниками? Занимаешься «нигерийскими письмами», как Бола.

Искушение заглянуть к ней в голову очень велико, но я не поддаюсь. Это одна из причин, по которой я не хожу на свидания. Побывав в ксеносфере, привыкаешь к быстрым знакомствам. Моментальный скан – и ты узнаешь, что у стоящего перед тобой человека есть вторая жена или тайный порок. Обычно, как это происходит у всех нормальных людей, двое раскрываются друг перед другом постепенно и с оговорками, однако это необходимо для настоящих отношений. Терпение.

Автоматная очередь на несколько секунд перекрывает музыку, и Аминат вздрагивает.

– Выбраковка, – говорит она.

– Расскажи о себе, – предлагаю я. Мне реаниматов не жалко, но что-то в ее голосе подсказывает, что ей – да. – Откуда ты знаешь Болу?

– Она моя невестка.

– Ты сестра Деле?

– Нет, ее первого мужа. Доминика.

– О? Я не знал, что она уже была замужем.

Она поднимается, идет к шкафу и возвращается с одной из тех цифровых фоторамок, в которых изображения меняются каждые несколько секунд. Эта показывает по кругу фотографии одного и того же мужчины в разных местах и ситуациях.

– Это Доминик Аригбеде, – говорит она. – Был.

Он худой, даже тощий, щеки впалые, как у человека, с рождения страдавшего нехваткой веса, а не изможденного голодом или больного. Кожа довольно светлая, как у Аминат. Глаза теплые и выразительные. Вот он получает какой-то диплом. Вот он в костюме. Вот он женится на мучительно юной Боле.

– Когда они разошлись?

– Они не расходились. Он умер.

– Мне очень жаль.

Она пожимает плечами и забирает у меня рамку.

– Иногда он мне снится. Всегда просит передать Боле, чтобы она его навестила.

– А ты?

– Что я?

– Ну… почему ты не замужем? Ты так хорошо разбираешься в обуви и… эм… у тебя восхитительная грудь.

– Боюсь, я просто обычная разведенка. Моему бывшему захотелось более плодовитую жену.

– И снова прости. Я сегодня выбираю неудачные темы.

– Не надо извиняться. Он щедрый. Я получила дом и приличную сумму денег. Это дает мне много возможностей. А что насчет тебя?

– Я никогда не был женат. Не сложилось.

– Дети?

Я покачал головой.

– Почему?

– Так уж получилось.

– А что говорят твои родители?

– Не знаю. Я с ними почти не общаюсь.

– Можно спросить, сколько тебе лет?

– Больше сорока, меньше пятидесяти.

– А почему у тебя нет фамилии? Ты преступник? Ты опасен?

Заговорщический тон, поднятая бровь. На висках линии вмятин, выдающие, что она носит очки.

Я подхожу к ней.

– Я не опасен.

Она встает.

– Посмотрим.

Пока мы занимаемся любовью, мокрые и голодные, кетоконазол стирается, и я воспаряю в ксеносферу.

Я еще двигаюсь, когда замечаю бабочку. Молару.

Она смотрит на меня, медленно помахивая крыльями, и усики ее время от времени подрагивают.

Улетай, мысленно говорю я ей.

Она не улетает.

В миг моего оргазма она расправляет крылья, и весь мир заполняется черно-синим узором.

Сложно объяснить, как это – быть сенситивом. Нет ни знамений при рождении, ни атмосферных явлений, ни благовещения о моем прибытии в мир. По всем меркам я обычный ребенок, с пятью пальцами на руках и ногах, потницей и молочными корочками.

Первый раз я чувствую что-то в восемь или девять лет, когда несусь по нашей улице, стараясь успеть домой до темноты. Хоть мы и живем в Лагосе, в моем квартале дети в безопасности. Неожиданно мне хочется осмотреть мусорный бак. Я не знаю почему. Я открываю его и нахожу младенца, девочку. Она в крови, завалена мусором, но жива, в сознании и спокойна. Смотрит на меня и моргает. Я достаю ее. Помню, что был поражен ее размерами и тем, как двигались ее ручки, словно что-то исследовали, и как все ее тельце вздрагивало каждые несколько минут.

Я хочу отнести ее домой и оставить у нас. У меня нет братьев или сестер, и для моего детского сознания это решение всех проблем. Я беру ее с собой, но по пути меня останавливает женщина в лаппе ^[10] и головном платке.