Онлайн книга «Погружение в отражение»
|
– Хорошо. Слушай, а ты уверена, что в этот раз мы не ошиблись? Алла фыркнула. – Нет, правда. Ведь у Еремеева тоже была стройная концепция, такая логичная, что грех было не поверить. Вдруг и тут логика увела нас от истины и Глеб просто неприятный тип, которого все ненавидят, а Никита Иванович просто сошел с ума? – Не, не переживай, – Алла засмеялась и взяла новую шоколадку, – Ольхович отлично признался, прежде чем чердак у него потек. Захоронения указал, про которые никто не знал, кроме него. – И много их? – Да порядочно. Шесть точно указал, но наверняка еще есть. Ирина нахмурилась: – Слушай, я не знаю даже, кто из них отвратительнее. Ольхович был действительно не совсем адекватен, во власти своей жажды, а Глеб? Мог взять маньяка после первого эпизода, но позволил ему убить еще как минимум десять человек, и ради чего? Ради жалкой должности в городской прокуратуре? – Да он такой же. Мне кажется, если бы ему пообещали, что за это ничего не будет, он бы еще в универе нас всех убил. В общем, не волнуйся, все правильно сделали, жаль только, что не ты будешь судить. – До этого еще далеко, – улыбнулась Ирина, – следователь еще поседеть успеет, пока со всем разберется. Один обвиняемый – псих, второй сам юрист… Не завидую ему. – Работа такая, – улыбнулась Алла, – порой трудная, порой грязная, но куда без нее. * * * Обыск продолжался целый день. Лариса безучастно смотрела, как чужие равнодушные люди переворачивают ее шкафы, роются в белье, перелистывают книги. Узнав, что Никита два месяца держал ее в плену, следователь посочувствовал и передал ей ключи, так что теперь она была совершенно свободна. Деньги на первое время есть, и у нее на книжке еще пятьсот рублей. У Никиты тоже есть вклад, но его, наверное, конфискуют, или как там принято. Главное, что она теперь свободна и может идти, куда хочет, только весь фокус в том, что ей некуда идти. Действительно, тварь поганая, жена убийцы. Следователи ушли, простившись с ней тепло и сочувственно, и Лариса принялась наводить порядок. Руки автоматически складывали рубашки мужа, поправляли стрелки на его брюках, ставили книги обратно на полки, а в голове крутилась только одна мысль «Как ты могла?». Она много лет просыпалась рядом с этим человеком, готовила ему, подавала еду, а когда он приходил поздно, помогала раздеться и вздыхала: ах, сколько же ему приходится работать, и не знала, что он только что убил человека. Не знала, но чувствовала. Каким-то древним инстинктом понимала, что с Никитой что-то не так, и все равно ложилась с ним в одну кровать и стиснув зубы принимала его холодные жестокие ласки. Зачем? Чтоб быть как все? Не огорчать папу с мамой? Боялась расстроить их разводом, но теперь, узнав, что дочка не просто шлюха, а жена убийцы, они огорчатся в тысячу раз больше. В общем-то, Никита правильно делал, что запирал ее. Слабая, трусливая, грязная, ей нет места в этом мире. Лучше бы следователи не пришли, и она умерла бы от голода, отсохла, как жалкий придаток чудовища. Лариса убирала квартиру почти до утра, а потом в ней будто лопнула пружина. Она упала на диван и решила, что больше никогда не поднимется. Стыд прибил, распластал ее. Увидев на пороге Ангелину Григорьевну, Лариса приготовилась к скандалу, но свекровь порывисто обняла ее: – Как ты держишься, девочка моя? Лариса молча пригласила ее войти. Свекровь выглядела совсем как прежде. Красивая, подтянутая и энергичная. – Я остановлюсь у тебя, ты не против? Нам надо держаться вместе сейчас. – Да? – Конечно, дорогая. Если бы твои родители узнали, они бы тоже были здесь, но они отдыхают в Карловых Варах. – А может так быть, что они ничего не узнают? Ангелина Григорьевна пожала плечами. – Иван старается, чтобы официальная версия была психическое расстройство, и все, но шила в мешке не утаишь. Они не узнают, милая, только если очень захотят не знать. Сделай мне, пожалуйста, чайку с дороги. – А вы меня разве не ненавидите? – А ты меня? – Господи, нет! – А мы ведь знали, Лариса, – вдруг глухо сказала Ангелина Григорьевна. – Как это? – Знали, – повторила она, – мы специально заставили его жениться на тебе, потому что холостяком ходить ему было уже неприлично. – Я и так поняла, что он меня не любит. Ангелина Григорьевна взяла ее за руку: – Ты, главное, себя ни в чем не вини. – Так чай будете пить? – Да, сделай, пожалуйста. Лариса ушла в кухню, зажгла газ и достала две тонкие фарфоровые чашки из сервиза. Ангелина Григорьевна не любит плебейской посуды. Знали, ну что ж? Теперь понятно, почему свекровь была всегда так с нею ласкова и почему не оторвала ей голову за измену. Ангелина Григорьевна опустилась на стул. – Только к чаю ничего нет, – Лариса заставила себя улыбнуться, – я попозже сбегаю в магазин. – Когда у тебя будут дети… – Это вряд ли. – Будут, не сомневайся. Ты только люби их такими, как есть, вот и все. – Хорошо. – Еще раз говорю, не вини себя ни в чем, потому что это я сделала Никиту таким. Все равно что собственными руками задушила тех несчастных ребят, и все равно держусь, хоть и нелегко это мне дается. Знаешь, зачем я приехала? – К Никите? – Нет. И не для того, чтобы поддержать тебя, хотя через минуту буду уверять, что именно для этого. Но на самом деле я приехала, чтобы быть подальше от пистолета своего мужа, уж больно хочется пустить себе пулю в голову. – Не нужно, пожалуйста. – Когда родился Никита, я была нарасхват, – продолжала Ангелина Григорьевна, будто сама с собой, – из фильма в фильм. И так мне не хотелось прекращать карьеру, господи ты боже мой! Ведь стоит только один раз отказаться, и больше уже никуда не пригласят, поэтому я очень обрадовалась, когда свекровь взяла на себя заботы о ребенке. Мысли не было, что это может быть плохо – родной же человек, воспитала прекрасного сына, как она может навредить внуку, которого обожает? Мне с ней всегда было тяжело и неловко, но я решила, что это нормально, ведь свекрови всегда недолюбливают невесток, и я радостно порхала из фильма в фильм, и дома всегда меня ждала умилительная картинка – веселый ласковый ребенок и заботливая бабушка. Что сын не ходит в садик – отлично, меньше будет болеть. Слишком тихий? Прекрасно, значит, воспитанный. Лишь много позже я узнала, что уютная бабушка в фартучке и очочках могла с ним неделями не разговаривать, ставить в угол на целый день и даже бить. Я могла бы легко это выяснить, просто поговорив со своим ребенком, но меня так радовала картинка семейной идиллии, что я не желала знать, что за ней скрывается. |