Книга Смерть на охоте, страница 25 – Кэролайн Данфорд

– Спасибо. – Я сделала осторожный глоток. По языку разлилось тепло, и это было приятно, учитывая, что по пути из деревни я промокла под дождем. Однако, едва спиртное оказалось в желудке, он тотчас напомнил мне, что я сегодня не успела позавтракать.

Мистер Бертрам поставил свое кресло напротив моего и тоже уселся.

– Эфимия, я знаю, ты питаешь к Рори Маклеоду теплые чувства…

– Я его едва знаю! – перебила я, чуть не подавившись.

– Такие, как он, умеют внушать симпатию и завоевывать доверие слабого пола.

Я поставила бокал на журнальный столик.

– Слабого пола? И когда же это я проявляла слабость?

Мистер Бертрам невольно улыбнулся:

– Ты прекрасная работница, Эфимия, и я не сомневаюсь, что однажды, когда для нас для всех закончатся тяжелые времена и недоразумения уладятся, ты получишь должность экономки, которая гораздо лучше подходит для твоих талантов, чем низкое положение горничной.

– Рори невиновен, – твердо повторила я, не давая ему уйти от темы.

– Откуда ты можешь об этом знать?

– Против него нет доказательств.

Мистер Бертрам принялся загибать пальцы:

– Во-первых, он без причины оставил свою позицию заряжающего подле мистера Смита…

– Нет, не без причины. Из-за меня.

– Не сомневаюсь, он заставил тебя в это поверить. Сегодня он даже хотел, чтобы ты выступила в его защиту. Тебе известно что-нибудь такое, что докажет его невиновность? – Мистер Бертрам попытался изобразить любезную улыбку, но в ней было столько самодовольства, что мне захотелось его ударить.

– Нет, – признала я. – Однако вы не можете доказать его вину.

Он бросил счет на пальцах, откинулся на спинку кресла и тяжко вздохнул:

– Все гораздо сложнее, чем ты себе представляешь, Эфимия. Я знаю Смитти с тех пор, как стал его фагом в школе.

Я уже слышала это слово раньше, от мистера Смита, но не поняла, что оно означает, и теперь, должно быть, у меня на лице отразилось недоумение, потому что мистер Бертрам пояснил:

– Это старая традиция в школах для мальчиков – младшие ученики обязаны выполнять всякие мелкие поручения для старших. В общем, быть у них на побегушках.

Моего воображения не хватило на то, чтобы представить себе мистера Бертрама у кого-то на побегушках.

– То есть фаг – это слуга?

– Ну, это слово мы не употребляли, однако, по сути, да, если хочешь. Так или иначе, положение у фага незавидное. Но оно дает жизненный опыт, учит человека знать свое место.

– А лорд Ричард тоже был фагом? – завороженно спросила я.

– Надо думать, был, – кивнул мистер Бертрам. – Однако речь не о нем.

Я чуть не прыснула от смеха, но сдержалась.

– Смитти был не таким, как все, – продолжал мистер Бертрам. – Всегда вел себя по-джентльменски и относился ко мне как брат. – Он помолчал. – Лучше, чем мой единокровный брат. Но главное, Смит был очень порядочным человеком и образцовым английским джентльменом, хотя англичанин он лишь наполовину. Его мать происходит из старинного английского аристократического рода, а отец был корейцем, и, хотя он занимал у себя на родине высокое положение в обществе, Смитти всегда чувствовал себя неполноценным англичанином. Вероятно, поэтому и стремился достичь идеала. В итоге ему это удалось. Он превзошел всех нас, англичан по крови.

– Мне очень жаль, что вы потеряли такого хорошего друга, – сказала я.

– Мне тоже.

Мы немного помолчали.

Мистер Бертрам вдруг улыбнулся:

– Его настоящая фамилия, конечно же, не Смит – отец изменил ее, чтобы не выделяться. И при этом подобрал для сына такие дурацкие имена – Цезарь Брут.

– А мать этому не воспрепятствовала?

– Она обожала мужа. Что и неудивительно, раз уж решила выйти за него.

– Бедная женщина… У нее есть еще дети?

– У Смитти остались младшие брат и сестра.

– Все это очень печально, но теперь мне тем более непонятно, зачем сыну шотландского бакалейщика убивать наполовину корейского, но истинно английского джентльмена, – нахмурилась я. – Наверняка ведь раньше их пути не пересекались.

– Возможно, нет, – сказал мистер Бертрам. – Но Маклеод – коммунист, Эфимия, а Японо-корейский договор тысяча девятьсот седьмого года сейчас под большой угрозой. Думаю, дело в коммунистическом заговоре.

– И вы действительно верите в это после того, что случилось в вашей семье? – удивилась я. – Не много ли убийц-коммунистов? Это дымовая завеса, Бертрам. Коммунистов обвиняют, когда хотят отвести подозрения от настоящего преступника. И на этот раз козлом отпущения выбрали Рори.

– Нет, Эфимия, ты ошибаешься. Коммунистов обвинили в убийстве моего отца, чтобы замять дело, но сама по себе коммунистическая угроза вполне реальна. Мир готовится к войне невиданного в истории масштаба. Ты просто не понимаешь всех политических тонкостей сложившейся ситуации.

– Может, в политике я действительно не разбираюсь, но точно знаю, что Рори Маклеод не убийца! – твердо заявила я.

– Ты слушаешь голос своего сердца, а не разума.

– Неправда!

Тут мы оба вскочили на ноги, закипая от ярости, и оказались так близко друг к другу, что я почувствовала тепло, исходившее от тела мистера Бертрама. Его лицо было в нескольких дюймах от моего. Наши взгляды встретились. Мое сердце – верный, испытанный орган – суматошно заколотилось в груди. Мистер Бертрам качнулся ближе ко мне и прошептал едва слышно:

– Эфимия…

– Бертрам…

Дверь позади нас распахнулась, и мы шарахнулись в стороны с виноватым видом.

– Ух ты! – сказал Пуфик Типтон, мерзко осклабившись.

Мне ничего не оставалось, как броситься вон из комнаты со всех ног. И как уже догадались мои читатели, весь день мне не давали покоя заполошные мысли, которые не стоит излагать здесь подробно. Скажу только, что мой несовершенный разум снова и снова проигрывал ту финальную сцену с мистером Бертрамом, но воображение не осмеливалось дописать продолжение. Так или иначе это заметно выбило меня из колеи. Я точно помнила, что несколько раз назвала мистера Бертрама по имени. Конечно, он был бы счастлив такому обращению, познакомься я с ним под своей настоящей фамилией – Мартинс, а не Сент-Джон, не только дочь викария, но и внучка герцога. Когда бы дедушка снизошел до того, чтобы признать меня и моего брата, и позволил матушке вернуться в семью, тогда в общественной иерархии я заняла бы положение гораздо выше, чем у мистера Бертрама. Однако при нынешних обстоятельствах наш социальный статус был, мягко говоря, туманным. А учитывая, что я под вымышленным именем служила горничной – пусть даже временно повышенной до экономки – у меня не было ни малейшего права называть джентльмена и брата хозяина дома по имени. Вероятно, я бессознательно позволила себе такую вольность потому, что Бертрам был единственным из господ, кто увидел во мне нечто большее. Да, он не относился ко мне как к равной, но и не помыкал, как прислугой. И мне, по крайней мере, было известно, кто я такая, а потому понятно, откуда столько неловкости и сумятицы в наших взаимоотношениях. Бертрам же был лишен моего преимущества, и объяснить его странное поведение можно было лишь одной причиной: он ревновал меня к Рори.