Книга Ландскнехт шагает к океану, страница 57 – Сергей Удот

И тут внезапно «покойнички» ожили! То ли Густава в очередной раз только ранили, то ли шведы об этом ещё не знали, то ли наоборот, взъярились ответно.

Роту с головой накрыл вал драпающей имперской конницы. Кавалеристы разных полков: рейтары, кирасиры, драгуны, кроаты ^[153]. Те, кто совсем недавно собирались без роздыха домчаться до Стокгольма, теперь столь же рьяно намылились удирать до самой Вены. Одно слово — коннички.

Конных стало так много, словно шведы всё это время рассекали палашами воздух. Увернуться от них было практически невозможно. Макс в очередной раз полетел под копыта, да так там, кажись, и сгинул.

— Вот ещё напасть! Стопчут же всех поодиночке.

Кавалеристы, нещадно нахлёстывая своих одров и воздавая подвертывающейся под руку пехоте, прошли сквозь их строй, как раскалённый нож сквозь кусок масла. Но за ними-то уже замаячили тени преследующих шведских драгун. Эти будут топтать сознательно, умышленно и вместо плетей угощать палашами и пистолетными пулями.

— Гюнтер, Маркус, давайте сюда, ко мне. Держись крепче за мой мушкет. Он всё равно не заряжен. Да под ноги, под ноги смотри.

Предупреждение к месту. Маркус тут же заплутал ногами в лошадиных внутренностях, потянув за собой остальных, причём кобылка та ещё и подыхать не желала, отчаянно била копытами. В конце концов Михель просто крепко схватил Маркуса за шиворот и поволок по крови, кишкам, дерьму.

— Ой, нога, нога, — заканючил Маркус, приседая на колено.

— Так ты остаёшься? — жёстко, в лоб влепил Михель.

Михель боялся обернуться, страшился посмотреть, где шведы, ибо они могли оказаться так близко, что надежда на спасение тут же и околеет от полной безысходности, подобно злосчастной лошадке.

Маркус испуганно, энергично замотал головой.

— Тогда держись за мушкет.

Неожиданно они оказались на батарейных позициях. Тоже не мёд: понарыто, понатаскано, понавезено всего. Трупы опять же. Одно хорошо — и преследователей то задержит. Всё с ног на голову с этими новомодными шведскими порядками. Ежели ране, порядочный ландскнехт с закрытыми глазами мог обрисовать любой боевой порядок: пехота в центре, кавалерия на крыльях, артиллерия сзади, то с этими северными бродяжками пушки могут оказаться везде, где угодно, — от авангарда до обоза. Ещё и бедную пехоту могут припрячь цугом — таскай по полю.

Миновав фальконет ^[154] среднего калибра, Михель вдруг с ужасом ощутил, что земля под ногами проваливается вниз, и они неожиданно очутились в каком-то подземелье. При их нежданно-негаданном появлении в угол испуганно шарахнулся некто с факелом в руке. Факел, а также свет из дыры, что они проделали своими телами, позволили Михелю разглядеть бочонки и бочки по углам, аккуратную пирамиду стальных шаров-бомб в центре, о которые они чудом при падении не переломали ноги.

— Пороховой погреб! И здесь кто-то с открытым огнём! — Михель так и обмер сердцем, протестующе замахал руками.

— Э, дядя не дури! Постой! Свои мы! — закричали разом. И все, верно, молили Бога, чтобы это не оказался швед, прорвавшийся и уцелевший после одной из предыдущих атак, или хотя бы чтобы случайная искра с мерно потрескивающего факела не упала в открытый бочонок.

— Врёте, проклятые христопродавцы, — неизвестный тем не менее поднял факел подальше от пороха, а также чтобы их осветить. — Молитесь, своему дьяволу, чтобы получше встретил в аду.

— Мы такие же католики, как и вы. Верно служим церкви и императору. Посему погасите или уберите немедленно огонь! Иначе произойдёт непоправимая ошибка, и вы долго будете о том сожалеть.

Последние слова Гюнтера, несмотря на весь трагизм ситуации, невольно вызвали улыбку Михеля и Маркуса. Но именно это ощеривание грязных, в копоти и крови физиономий послужило лучшим доказательством их правоты. Может, хитрец Гюнтер на то и рассчитывал.

— Побожитесь! — потребовал неизвестный, судя по всему имперский артиллерист, скорее уже по инерции недоверия, чем действительно продолжая сомневаться. Кажется, он обрадовался не меньше их.

К тому времени Михель достаточно его разглядел и мог делать определённые выводы. Конечно, из наших. Одежда богатая, верно, не простой канонир. К тому ж стар больно, чтобы самому под ядрами корячиться. Волосы слиплись от крови, но вроде рана неглубока — жить будет.

Они послушно выполнили его требование, после чего неизвестный ловко вышвырнул факел в дыру — света и так доставало, к тому же вскоре он вытащил откуда-то из-за вороха гранат надёжный, безопасный зажжённый фонарь.

— А шведы где?

Гюнтер приложил руку к земляной стене:

— Да уж близёхонько.

Впрочем, приближение больших конных масс можно было определить не только по дрожанию стен.

— Так, может, я зря с факелом поторопился? — спохватился старик.

— Ты это, дядя, брось, — Маркус отчаянно пытался придать своему тону суровость и вескость. Он присел на первый попавшийся бочонок и, морщась, яростно растирал ушибленное копытом колено. — Мы ещё пожить хотим.

— Они, гады, сына у меня, — старик закрыл лицо ладонями и затрясся в рыданиях, — к лошадям привязали и разметали по полю. Думали, деньги он где схоронил. Я их зубами готов грызть.

Похоже, неожиданное избавление от смерти, на которую он сам же себя обрекал, потрясло старого артиллериста.

— Зачем же зубами? У тебя вон пушка есть, да не одна, — попытался отвлечь его от невесёлых мыслей Михель.

Однако на слова его почему-то живо отреагировал Гюнтер, даже палец назидательно поднял, ловя ускользающую мысль.

— Что ж у тебя, хозяин, погребок-то столь хилый? — Маркус осторожно разгибал и сгибал ногу в колене, и это не доставляло ему особого удовольствия. — Если уж мы сумели вломиться, то любая случайная бомба насквозь прошьёт.

— Строили-то ночью, пред самым побоищем, наспех. — Старик ещё глотал последние слёзы, однако рассказывал охотно. — Пришлось пехотных в работы взять. И не досмотрел, везде ведь надо было поспеть, как они доски и брёвна успели пропить. Что там доски, пары бочонков зелья ^[155] не хватает, а ведь четыре же раза пересчитывал.

— Эт мы могём, — осклабился Маркус. — Мы, мушкетёры, бедовый народ, и палец нам в рот не клади.

— Дак это вы, что ль, были, — вгляделся старик. — Что-то рож не припоминаю.

— Не мы, не мы, — махнул рукой окончательно развеселившийся Маркус. — Я к тому речь веду, что любой из нас такую штуку смог бы провернуть да кого угодно одурачить.