Книга Сеть паладинов, страница 19 – Глеб Чубинский

Увидев гарроту, Капуциди отпрянул. Ноги его мгновенно ослабли и подогнулись.

В помещении находилось ещё несколько человек, одетых в чёрные длинные платья магистратов Республики. Один из них, высокий степенный мужчина, подал знак тюремщикам. Капуциди схватили и силой усадили в кресло, закрепили локти кожаными ремнями.

— За что?! Я не совершал ниче... За что? — Голос капитана дрожал от волнения и страха.

— Успокойся, албанец! — грозно прикрикнул на него магистрат. — Никто не причинит тебе зла. С тобой пришли поговорить. Ты ведь сам этого хотел?

Несчастный продолжал дёргаться в истерике.

— Развяжите его! — приказал магистрат.

Тюремщики выполнили приказание, но остались поблизости. Капуциди затих в кресле, не в силах подняться.

— Я хочу с тобой поговорить, албанец, — сказал магистрат. Голос его был властным, не терпящим возражений.

Капуциди с облегчением заметил, что в камере отсутствовал священник. Значит, его последний час ещё не пробил! Магистрат сделал повелительный знак рукой, и тотчас все присутствующие покинули комнату. Они остались наедине.

— Капитан Капуциди, — сказал магистрат, — ты сейчас говоришь с одним из руководителей Совета Десяти.

— Меня собираются казнить?

— Тебя привели сюда для разговора, а вид гарроты будет напоминать тебе о той тонкой грани, которая отделяет тебя от другого мира.

— Я готов говорить! — воскликнул албанец.

— Ты утверждал, что знаешь, будто в Далмации готовится какой-то заговор. Это так?

— Да. Это правда.

— Какова цель заговора?

— Этого я не знаю.

— Но ты утверждаешь, что он направлен против государства и чести нашей Республики?

— Да.

— В чём заключается этот заговор?

— Мне известно, что заговорщики тайно связываются с некоторыми боснийскими и далматскими священниками и дворянами и хотят объединиться с ускоками.

— Для чего они это делают? Ускоки — враги нашей Республики.

— Я думаю, что они готовятся к каким-то военным... вооружённым действиям, — поправился Капуциди. Он немного успокоился. Кроме того, магистрат, говоривший с ним, знал содержание его письма. Это было ясно.

— Почему ты считаешь, что заговор направлен именно против Венеции? — В голосе члена Совета Десяти албанцу послышалось недоверие. — У тебя есть какие-то факты? Может, тебе кто-то сказал об этом или это твои умозаключения?

Капуциди горячо возразил, но постарался быть точным и ясным в своём ответе, как это ему удавалось, когда он разговаривал сам с собой:

— Фактов, что это заговор против Венеции, у меня нет. Также мне никто не говорил, что затевает что-то против Венеции. Но я исхожу из того, что это заговор. Если бы это был не заговор, а военная операция венецианского правительства, то, во-первых, я бы знал это. А во-вторых, меня, изгнанника, никто бы не пригласил в этой операции участвовать.

Магистрат некоторое время молчал, обдумывая слова албанца. Затем продолжил допрос:

— Что тебе предлагали заговорщики?

— Мне предлагали вступить с ними в союз, поступить к ним на службу.

— То есть они хотели тебя завербовать?

— Да.

— Что они предлагали тебе сделать?

— Мне предложили стать капитаном боевой галеры и подобрать команду для неё.

— Кто хотел тебя завербовать? Кто из заговорщиков с тобой говорил? Назови имя.

— Некто Франческо Аллегретти, дворянин из Рагузы, капитан галеры его святейшества Папы римского. Он говорил, что скоро здесь, в Далмации, будет жарко.

— Что ты о нём знаешь?

— Он плавает вдоль далматского побережья на своей галере — Рагуза, Спалато, Себенико и Зара, остров Лесина. Он торгует кое-каким товаром. На самом деле, я думаю, он занимается разведкой.

— Для кого? Для понтифика?

— Возможно, да.

— Кого из заговорщиков ты ещё знаешь?

— Лично — никого. Но Аллегретти называл мне нескольких каноников и жителей города Спалато, а также кавалера Бертуччи, который, как он сказал, служит у императора Рудольфа, и доминиканского монаха Чиприано, который служит ускокам и Папе римскому. Будто бы они задумали большое дело в тех местах...

— Какое? — быстро спросил магистрат.

— Он не сказал.

— А кого из жителей Спалато называл?

— Я не всех помню. Помню точно Джованни Альберти, ещё кого-то...

— То есть ты утверждаешь, что подданные Венеции, жители Спалато, участвуют в каком-то заговоре против своей Республики совместно с папским и императорским шпионами? Так?

— Нет. Не совсем так, — смело возразил капитан. — Я не могу утверждать, против кого направлен заговор. Я этого не знаю.

— И этот Аллегретти ничего-таки тебе не сказал о сути их заговора? И даже не сказал, зачем ему галера с боевым капитаном? — В словах и голосе магистрата снова промелькнуло недоверие, которое обидно задело Капуциди.

— Нет. Пока нет. Он сказал, что все подробности моей службы он расскажет, когда я начну работать на них.

— Ты дал согласие присоединиться?

— Дал... Но сначала я им сказал, что мне надо выполнить кое-какие дела в Италии. Я поехал в Милан. Я не собирался сотрудничать с ними. Единственное, что я хотел, это просить о прекращении моего изгнания и добиться разрешения вернуться в Венецию.

— С кем ты говорил о планах этого Аллегретти?

— С резидентом Республики в Милане Джакопо Оттовионом. Я подробно ему все рассказал, и он дал мне рекомендательное письмо в Венецию.

— С кем ещё?

— Больше ни с кем.

Член Совета Десяти молчал. В тени мерцающего факела Капуциди не мог разглядеть его лица, но ему показалось, что собеседник был удовлетворён его ответами. Блеснула надежда.

— Почему Аллегретти обратился к тебе? — спросил наконец советник.

— Не знаю... — честно признался албанец. — Я думаю, ему нужен капитан военной галеры. Кроме того, он, конечно, знает о моём... затруднительном положении, — проговорил он, запнувшись.

— Кстати, а что ты делал в Спалато? Тебе ведь известно, что всякий приговорённый к изгнанию из пределов нашей Республики и незаконно на её территории проживающий подвергается самому суровому наказанию, а именно смертной казни?

— Да, известно, — мрачно согласился Капуциди. — А что я делал? Ничего! Пытался найти работу на пропитание. Поэтому, думаю, Аллегретти и сделал мне предложение.

— Когда ты обещал вернуться?

— В ближайшее время. С момента нашей беседы я обещал вернуться через четыре месяца. Я, наверное, уже больше двух месяцев сижу здесь.