Книга Молитва нейрохирурга, страница 31 – Дэвид Леви, Джоэл Килпатрик

В прежние годы я бы отпустил пару циничных шуточек по поводу морального облика Дэйва, и мы бы с техниками, наверное, посмеялись. В прежние — но не сейчас. Им не требовалось знать никаких личных подробностей для выполнения своей работы. Передо мной лежал не манекен, а человек. Я стремился дать всем своим больным все, что мог, а значит, личная жизнь Дэйва была максимально закрыта. Когда выдавался перерыв, я молча просил Бога дать ему еще один шанс на праведную жизнь.

Еще я следил за долей разбавителя крови. Здесь тоже нужен баланс. На инородных телах, проникших в сосуды, — именно таковы катетеры и катушки, — иногда формируется тромб. Стоит потоку крови подхватить его и умчать в мозг — инсульт не за горами. Дэйв и так едва дышал. А его аневризма кровилауже два раза, так что вполне могла отличиться и в третий. При травмах, хоть и не всегда, но довольно часто, кровь начинает свертываться быстрее: срабатывает защита, и это повышает опасность появления тромба.

Так что? Добавлять разбавитель как можно раньше?

Но насколько раньше? До блокировки аневризмы? А если катушка прорвет стенку артерии? Тогда Дэйв истечет кровью. И остановить это будет нелегко.

Я все-таки решил ввести антикоагулянт: свертывание встречается чаще кровотечений. Но теперь моя задача стала намного более деликатной. Словно Одиссей, я вел свой корабль между Сциллой и Харибдой. И кровотечение, и появление тромба — все могло привести к тому, что Дэйв не выйдет из операционной живым. Мы уже два часа шпиговали аневризму катушками. О да, чем меньше больной пролежит на столе, тем хирургу спокойней, — но я был не вправе спешить. Шаг за шагом, только шаг за шагом. Последние катушки — самые сложные и опасные. Когда бутылку заполняешь по самое горлышко, перелиться может в самый последний момент. Если катушка выпадет из аневризмы в артерию — жди проблем. Если катушек не хватит — барьер не выдержит, катушки собьются в кучу и аневризма раскроется вновь. Работа, как черная дыра, поглощала все силы. Но наконец я возвел преграду, которая, как мне казалось, могла выдержать неустанное биение крови.

— Все, — выдохнул я. — Давайте ушивать.

Особым устройством я зашил прокол в бедренной артерии и через несколько минут вышел, просматривая снимки.

Ангиограмма показала, что я закрыл аневризму. Но то, что с сосудами все хорошо, еще не означает, что пациент очнется таким же, каким заснул. Дэйв проснулся спустя четверть часа. Из-за тромба, вызванного вторым инсультом, говорил он все еще невнятно. Еще через час я зашел к нему в палату. Речь, движение — все осталось как прежде.

Да, Дэйв, теперь только сам. И где же ты так накуролесил?

* * *

На следующий день ко мне зашла женщина. Выглядела она уставшей и изможденной. Очень уставшей. Краше в гроб кладут.

— Добрый день, — сказала она. — Меня направили к вам. Дэйв Джексон. Нужно подписать бумаги на пособие. Его могут на улицу выгнать.

Ее речь была резкой и рваной.

— А вы… жена? — уточнил я на всякий случай. Мало ли.

— К несчастью, да, — ответила она. — Юридически. Так-то мы разошлись. А что с ним?

— Операция прошла хорошо, — ответил я. — Больше поймем, когда восстановится. Рад, что вы можете помочь ему с документами. Сам бы он не справился.

Я видел: все, что случилось, словно придавило ее к земле. Она была в смятении. В растерянности. В отчаянии.

— Вижу, у вас непростые времена, — сказал я. — Наверное, вам очень трудно.

— Это кошмар, — вздохнула она. — И главное, он ведь и детей в это втянул.

— Куда? — спросил я. — Я ведь ничего не знаю. В чем там дело?

— О, это хорошо, что вы не знаете, — язвительно бросила она. — Это особое дело. Он кого-то там нашел в интернете. Сказала, что взрослая. Обманула.

Так вот почему приходили офицеры!

Она рассказала все. Дэйв пригласил пассию к себе, и когда они были вдвоем, рванула аневризма. Дэйв уже подозревал, что девушке нет восемнадцати, — и не стал вызывать скорую, боясь, что работники сообщат в полицию. Он позвонил сыну, а тот, в свою очередь, позвонил Морин. Пока сын с отцом ехали в больницу, Морин хотела отвезти девушку домой, но та сбежала, — а потом пошла в полицию и сказала, будто Дэйв с сыном ее изнасиловали. Обвинения уже предъявили. Обоим.

Морин кипела от гнева. Я почти видел, как ее бьет мандраж.

— И как вы, справляетесь? — спросил я.

— Не уверена.

— А семья? Родные вас поддерживают?

— Не то чтобы очень. Какая тут уже семья? Мерзость!

— Знаете, может, вам это покажется странным, но вы тоже в опасности, — сказал я.

Моя голова немного кружилась от количества драм.

— Да? Это в какой же?

— Дела семейные тут ни при чем. Хотя да, положение не из приятных, — сказал я. — Просто вы рискуете поддаться злобе и горечи. Это обременит и вас, и семью. Да, у вас есть полное право злиться и горевать. Но вам это ничего хорошего не принесет.

Она склонила голову к плечу и недоверчиво посмотрела на меня.

— О да, горе мне знакомо, — сказала она. — Прекрасно знакомо.

— Тогда вы согласитесь: это сильнейшая эмоция, и она способна навредить и вашим чувствам, и вашему здоровью.

— Кто вы? Психолог? — она провела границу, и теперь я должен был ступать очень осторожно.

Да, я не психолог. Я нейрохирург. Психология — не мое поле, и ни больные, ни их родственники не ждут от меня консультаций. Я осторожен и не перехожу профессиональных границ. Многим из тех, кто приходит ко мне на прием, я рекомендую посетить психолога и обрести постоянную эмоциональную поддержку. Но если я могу открыть людям, что они вольны исцелить себя, если изменят образ мышления, то считаю это частью своей работы.

— Нет, — сказал я. — Но у многих, кого я встречал, здоровье ухудшалось именно тогда, когда они злились, завидовали или обижались. И улучшалось, когда они прощали. Это не психология, а просто мой опыт. Могу рассказать, только не сейчас, а в полпервого. У меня будет перерыв на обед.

Будь у нее все в порядке, она, наверное, просто бы от меня отмахнулась. Но она хваталась за соломинку. Как и многие другие, с которыми я встречаюсь, когда у них тяжелые времена, она искала кого-то, кто бы о ней позаботился, дал бы совет и притом не осуждал и не имел корыстных мотивов.

Многим из пациентов я рекомендую помощь психолога. Но если я могу открыть людям, что они вольны исцелить себя, если изменят образ мышления, то считаю это частью своей работы.

Современная медицина живет в бешеном темпе. Драму жизни и смерти можно пережить на одном дыхании, не успев ни о чем задуматься, — и пойти дальше той же дорогой. Я могу вылечить аневризму: возможно, это добавит больному несколько лишних лет, — но продление жизни не обязательно ее улучшит. Часто выбор, который совершают люди, не приносит им ничего хорошего, но они даже не подозревают, что вольны выбрать иначе. Идеальный врач — это друг, который говорит больным правду, но не осуждает их, а помогает понять, как они до такого дошли и куда могут направиться. Люди нам доверяют, а мы должны чтить это доверие и делиться всеми знаниями об исцелении, проявляя уважение к своим больным. Только так поступают настоящие профессионалы.