Книга Хмель свободы, страница 21 – Игорь Болгарин, Виктор Смирнов

Махно нахмурился.

– За шо вы так на анархистов? – спросил он. – Мы ж вместе были – большевики и анархисты. Вместе революцию делали. У нас в уезде – раньше, чем в Петрограде. И сейчас наши боевые отряды – за трудящих!.. Что происходит?

– Сейчас мы, большевики, создаем Красную армию, – начал объяснять Роман Савельевич. – И анархистов мы не просто разоружаем, а, как бы сказать, вливаем в наши ряды. А то у вас кто в лес, кто по дрова. А нам нужен единый кулак! – Он продемонстрировал свой костлявый кулак. – Иначе не победим в масштабе… А кто не с нами, тот против нас. И таких мы будем это… элиминировать.

– Слова какие знаешь, – усмехнулся Нестор.

– Ну, если попонятнее: будем изымать из среды пролетариата. Короче, уничтожать. Время военное, некогда тут, понимаешь… Со всей Украины понаехало этих ваших анархистов. Тыщи! Затопили, как в половодье! В Москве уже с ними управились. Слыхал?

Махно отрицательно покачал головой. Под напором бывшего Мандолины, который превратился в категорично рассуждающего Куща, он несколько растерялся.

– Отсталый ты элемент!..

Слова Романа Савельевича заглушал грохот время от времени доносившейся сюда канонады. Дребезжали стекла. Вазочка с высохшими цветами, оставшаяся от прежних хозяев, скользила по подоконнику, торопилась упасть. Но Кущ, еще сохранивший ловкость, подхватил ее буквально на лету молниеносным движением худой длинной руки.

– Похоже, где-то бой начался, – встревоженно сказал Нестор.

Роман Савельевич, не отвечая, покрутил ручку военного полевого телефона в кожаном футляре.

– Синюкова! – попросил он. – Петр Макарыч? Это Кущ. Что там?.. Ага… Ага… Понятно. Скоро буду. – И, подняв голову от стола, посмотрел на Нестора веселыми глазами: – Это вашего «Коца» наши батареи добивают.

– Какого Коца? – не сразу понял Махно.

– Да бронепоезд, на котором ты сюда прибыл… Или не на нем? «Анархист Коц». Интересно, кто это? Ихний командир? Не пожелали разоружаться и передать бронепоезд Красной армии… Личный состав придется элиминировать. Сопротивление!

– Ты с ума сошел, Мандолина! Там же такие боевые хлопцы! Такая братва!

– Забываешься. Не Мандолина, а Кущ, – спокойно поправил Нестора Роман Савельевич, потуже затягивая ремень. Постучал стаканом о графин.

Тотчас вошел охранник, замер у двери. Винтовку с примкнутым штыком приставил к ноге.

– «Хлопцы», «братва» – это словечки из вашей запорожской вольницы! А нам нужны красноармейцы, а не братва! Кончается вольница! Все! – И он обратился к охраннику: – Отведешь. Передашь.

– На Степную?

– Нет, там могут сразу в распыл… Во «внутрянку» пока. Обыщите только! – И, проходя мимо Махно, бросил: – Посиди, подумай. И – к нам. Взвод дадим. Или чего побольше. Можешь и до полка дослужиться. Думай… На том свете думать не дают.

Уже в дверях Кущ неожиданно коротко отбил чечетку и при этом провел пальцами по губам, изумив не столько Махно, сколько охранника. Характерный звук мандолины родился и растаял в комнате.

Часовой вывел Нестора во двор, где в глубине, среди деревьев, стояло едва заметное одноэтажное строеньице с железной односкатной крышей и двумя маленькими зарешеченными окошками. Это и была «внутрянка»: ЧК только обустраивалась. Туда и втолкнули Махно. Во дворе уже были глубокие сумерки, а в «тюрьме» и вовсе темно.

Нестор огляделся. Где-то далеко все еще громыхали, постепенно стихая, раскаты орудий.

– Слышь, браток, кто это там стукает? – раздался из угла хрипловатый старческий голос.

– Орудия, – ответил Нестор. – Анархисты с большевиками братаются коло станции.

– А что, такие пошли анархисты, что из винтовки их не взять? Пушку надо?

– Такие пошли, – нехотя ответил Махно. – А ты хто?

– Человек…

Старик достал спички, зажег щепу, подобранную под ногами. Приспособил ее в щель стенки. Щепа разгорелась, и теперь они могли рассмотреть друг друга.

В углу сидел махонький старикашка с голым черепом и седой бороденкой. Блестящие его глаза выдавали, впрочем, живой, вовсе не погасший ум.

– А как ты спички пронес, дед? – спросил Нестор. – Не обыскивали? У меня все выгребли.

– Да как не обыскивали!.. Обыскивали.

– Ну и как же?

– Да я, милок, в рукаве тещу могу пронести, если надо. Сорок лет из тюрьмы на волю, из воли – в тюрьму… А энти пока еще не умеют обыскивать. Учатся!

Канонада стала постепенно стихать.

– Кто-то кого-то прикончил, – мрачно сказал Махно.

– Известно кого, – отозвался дедок. – Анархистов.

– Почему так думаешь?

– А чего ж тут непонятного! Анархисты – вот! – Он растопырил пальцы ладони. – А большевики – вот! – Дедок стиснул кулак.

– Помолчи, – подошел к окошку Нестор. – Может, еще забухает.

Они долго прислушивались. Но стояла тишина.

– Хе-хе, – вздохнул старик и неожиданно продекламировал:

– Сам сочинил? – спросил Махно.

– Не… Где мне! Это поэт такой был – Некрасов… великий человек! Точно уже не помню всех стихов, сам я не письменный, а один хороший арестант читал. Давно уж, в восемьдесят первом, аккурат когда царя убили…

За дверью раздались голоса. Звякнули ключи, прогремели запоры. Старик проворно погасил лучину.

Кого-то еще втолкнули во «внутрянку». Кого-то крупного, громко и сердито сопящего.

Когда дверь закрылась и шаги охранников стихли, дед вновь зажег свою лучину.

– Задов! – обрадовался Махно. – Левка!

Одежда на Левке была разорвана, лицо разбито, как можно было догадаться, ударом приклада.

– Ты, Нестор? От тебе на – встренулись! А я-то думал, ты умнее: смотался!

Нестор смотрел на него, ожидая пояснений.

– Ну шо? – с горечью сказал Левка. – Мы як услыхали, шо на станции нашего «Коца» колошматят, кинулись туда. А против нас на подходе – батарея трехдюймовок. И цела бригада. Ну и шо ты сделаешь? Сыпанули они шрапнелью. Сначала, правда, чуть в сторонку, шоб напужать. Только шапки од ветра послетали… Залегли. А лежачий разве может як след бомбу бросить? А тут ще два броневика подкрались… – Левка вдруг всхлипнул – огромный обиженный ребенок. – На наших глазах долбали «Коца», пока хлопцы белый флаг не вывесили вместо черного. Цусима прямо! И хто? Свои же! Большевики! Революционеры за счастье рабочее!.. Ну, повязали нас. Хлопцев куда-то на Степную, а меня сюда. Говорят, если я не соглашусь перейти в Красну армию, расстреляють. А соглашусь – почет и уважение, паек, одёжа!