Онлайн книга «Тайная жизнь писателей »
|
Одибер пожал плечами. – Он никому не нужен. Нынче книга – самый нерентабельный товар. Мой книжный магазин – не первый, вынужденный закрыться. И не последний. Он перелил остатки вина в графине себе в бокал и выпил залпом. – Идемте, покажу вам «Алую розу», – сказал он, складывая салфетку и вставая. Я зашагал следом за ним через площадь к магазину. Смертельно скучная витрина была заставлена книгами, собиравшими пыль уже много месяцев. Одибер толкнул дверь и посторонился, пропуская меня внутрь. В магазине царила такая же тоска, как и на витрине. Мрачные стены превращали помещение в темную пещеру. Полки из ореховой древесины сами по себе выглядели привлекательно, но от отягощавшей их классики веяло отталкивающим снобизмом. То была культура в самом академическом понимании. Я уже начал понимать, что за человек Одибер, и догадывался, что его хватил бы удар от одного предложения торговать фантастикой, фэнтези и японскими комиксами. – Сейчас познакомитесь с вашей комнатой, – сказал он, указывая на деревянную лестницу в глубине магазина. Владелец обитал на втором этаже, а меня поселил на третьем, в длинной мансарде. За скрипучими окнами до полу меня ждала приятная неожиданность – выходящий на площадь балкон. Шикарный морской вид несколько меня приободрил, как и путаница улочек, устремлявшихся к берегу, виляя между разномастными домишками цвета охры, сложенными из впитавших седую старину камней. Разобрав свои вещи, я спустился в магазин, где Одибер принялся объяснять, что ему от меня нужно. – Вайфай работает через пень-колоду, – предупредил он, включая старый компьютер. – То и дело приходится ходить наверх и перезагружать роутер. Пока компьютер оживал, хозяин включил электрическую плитку и залил воду в кофеварку. – Как насчет кофе? – С удовольствием. Оставив его колдовать над кофе, я прошел по магазину. На щите за кассой красовались древние страницы еженедельника Livres Hebdo из времен, когда творил Ромен Гари (если я преувеличил, то несильно). Меня тянуло раздвинуть шторы, скатать и убрать в дальний угол вытертые багровые ковры, совершенно иначе расставить все на полках и на выкладке. Одибер, оказывается, умел читать мысли. – «Алая роза» открылась в 1967 году. Нынче книготорговля приносит одни убытки, не то что тогда… В те времена сюда валом валили французские и зарубежные авторы. Обожали устраивать здесь читательские встречи и подписывать свои новинки. Он достал из ящика книгу благодарностей в кожаном переплете. В ней оставили автографы Мишель Турнье, Жан-Мари Гюстав Леклезио, Франсуаза Саган, Жан д’Ормесон, Джон Ирвинг, Джон ле Карре и… Натан Фаулз. – Вы всерьез собираетесь закрыть магазин? – Без всякого сожаления, – подтвердил он. – Люди больше не читают, что с этим поделаешь? Я был не столь категоричен: – Читают, только по-другому. Одибер выключил плитку, прервав свист итальянской кофеварки. – Ладно, вы же понимаете, о чем речь. Я говорю не о развлечении, а о настоящей литературе. Как же, как же, о ней, любимой, о «настоящей литературе»… В какой-то момент такие люди, как Одибер, обязательно поминали ее заодно с «настоящими писателями». Но я никогда ни за кем не признавал права учить меня, что читать, а чего не читать. Привычка корчить из себя судью, выносящего приговор, что литература, а что нет, казалась мне недопустимым самомнением. – Много вы знаете настоящих читателей? Вряд ли они вокруг ходят толпами, – не унимался разочаровавшийся торговец духовной пищей. – Я об умных читателях, посвящающих много времени чтению серьезных книг. – Не дожидаясь ответа, он, распалившись, зачастил: – Между нами говоря, сколько во Франции осталось настоящих книгочеев? Десять тысяч? Пять? Думаю, и того меньше. – Какой вы пессимист! – Ничего подобного! Нужно себе признаться: мы вползаем в литературную пустыню. Нынче все хотят быть писателями и никто не читает. Желая закрыть эту тему, я указал на фотографию Фаулза в альбоме: – Это Натан Фаулз. Вы с ним знакомы? Одибер прищурился, соображая, как лучше ответить. – Так, немножко… Настолько, насколько возможно быть знакомым с Натаном Фаулзом… Он подал мне чашку кофе цвета и консистенции чернил. – Фаулз представлял здесь свою книгу не то в девяносто пятом, не то в девяносто шестом. Он тогда в первый раз попал на остров. Между прочим, это я помог ему купить здесь дом, называется «Южный Крест». И все, после этого мы перестали общаться. – Он заглядывает к вам в магазин? – Нет, никогда. – Как вы думаете, если я к нему приду, он не откажется подписать для меня свою книгу? Одибер вздохнул и покачал головой. – Советую сразу отказаться от этой мысли. Иначе можно запросто схлопотать пулю. Интервью Натана Фаулза агентству «Франс Пресс» (отрывок) (12 июня 1999 г.) Вы подтверждаете, что в 35 лет, в зените славы, вы завершаете свою карьеру романиста? – Да, я со всем этим покончил. Десять лет я посвятил серьезной писанине, десять лет день за днем елозил задницей по стулу с раннего утра, впившись взглядом в клавиатуру. Не желаю больше такой жизни. Ваше решение бесповоротно? – Да. Искусство вечно, жизнь коротка. Тем не менее в прошлом году вы сообщили, что трудитесь над новым романом с предварительным названием «Непобедимое лето». – Так, наброски. Начал и бросил. Что вы скажете вашим многочисленным читателям, ожидающим от вас нового произведения? – Пускай не ждут. Я больше не стану писать книг. Читайте других авторов, этого добра навалом. Трудное дело – писать? – Да, но, без сомнения, легче многого другого. Трудность, источник страха – в иррациональности писательского труда: то, что ты написал три романа, не значит, что у тебя получится четвертый. Здесь нет ни метода, ни правил, ни размеченных маршрутов. Начало каждого нового романа – это прыжок в неведомое. А что вы умеете, кроме этого? – Вроде бы у меня недурно получается телячье рагу. Как вы считаете, ваши романы войдут в историю? – Надеюсь, что нет. Какую роль может играть литература в современном обществе? – Никогда не задавался этим вопросом и не собираюсь начинать сегодня. Вы также приняли решение больше не давать интервью? – Надавал уже… Дурацкое, бессмысленное занятие, годится разве что для рекламы. Чаще всего – если не всегда – слова перевирают, вырывают из контекста. Сколько я ни пытался «объяснять» свои романы, результат был неудовлетворительный, с ответами на вопросы о моих политических взглядах и личной жизни дела обстояли еще хуже. |